Плохо быть мной

Найман Михаил

— И не спрашивай, я тебе сам расскажу. Тако-ое!.. — Я замолчал.

Девушка в соседнем кресле была та самая. Они сидели в одинаковых позах и в похожих платьях. Длинные волосы обеих были распущены по плечам, обе в такт покачивали загорелыми ногами в туфлях на каблуках. Только одна жгучая брюнетка, а вторая яркая блондинка. Было впечатление, что они в сговоре или даже вместе путешествуют. Такие не редкость на автобусных станциях. Они скрашивают тебе путешествие. Что было неожиданно — это что я имел отношение к обеим.

Я покашлял

и сел рядом.

— Кому-кому, а той сволочи учинят разборку на Страшном Суде по полной, — произнесла Эстер со смаком. — Представляешь, Бритни везла пожертвования детям-сиротам, ее сосед узнал об этом и на пересадочной станции слямзил у нее все сбережения и смотался. Теперь она едет домой ни с чем… Как ты его назвала, милая?

— Мудилой, — ответила Бритни с ледяным спокойствием. — Мудила — так я его назвала.

— Иногда мне кажется, что некоторым не светит попасть ни в рай, ни в ад просто потому, что они не заслуживают внимания Господа, — заметила Эстер. — Большинство людей слишком мелкие, чтобы быть полноправными грешниками или праведниками. Но этот мудила точно заслужил реальной разборки свыше. Страшный Суд в гангста-стиле…

— Почему ты решила помогать детям? — спросил я Бритни безразлично.

— Для себя в первую очередь, — ответила Бритни. — Думаю, детям плевать, помогаю ли им я или вон та бомжиха у входа.

— За мои дела мне точно не грозит Гангста Страшный Суд, — сказал я. — Эстер права, я не заслуживаю ни рая, ни ада. Буду, наверное, болтаться где-нибудь под облаками воздушным шариком, пока не лопну.

— Пойду куплю себе колы, — сказала на это Бритни.

— Слушай, эта баба замешана в нехилом наркоделе, — начал я лихорадочно тараторить Эстер. — Я только что был с ней в туалете. Там такое творится!

— Не болтай глупостей, милый.

К нам вернулась Бритни и уже стала поднимать свою тяжелую сумку, оставленную возле Эстер, когда я увидел, что к нам направляется полицейский.

— Черт, нам крышка! — забормотал я. — Он нас сейчас заметет! Я ведь был в туалете, когда эта…

— Помочь, мэм? — галантно обратился коп к Бритни. — Он, как и все, оценил, какая шикарная штучка Бритни. — У меня сейчас перерыв. Могу легально предлагать помощь очаровательным девушкам.

— Миша вполне в состоянии помочь очаровательной девушке, — перебила его Эстер. — Пойди донеси Бритни сумку до автобуса.

Клонясь под тяжестью багажа, я брел за Бритни и гадал, что находится внутри сумки.

— Куда у тебя рейс?

— Сиэттл, — ответила она.

— У тебя там дом на берегу океана?

— Не поняла?

— Извини.

Мы встали против автобуса рейсом на Сиэттл. Я погрузил ее вещи в багажный отсек. Бритни закурила.

— Ты правильно сказала, что помогаешь детям в первую очередь для себя, — сказал я. — Хотя не думаю, что благотворительные организации оценят такую мысль, скажи ты им это вслух.

— Так я им и не скажу.

— Послушай, —

я посмотрел на нее, не до конца уверенный, что разговариваю с девушкой, которую видел в туалете, настолько безоблачным был ее вид. — Я никому ничего не скажу, можешь быть спокойна. Тем более, кому охота болтать, если тебе за это могут засунуть в рот воронку и налить туда кислоту?..

— Если не охота, то и не болтай, верно? — она обратила глаза вдаль, вбок, вверх, не туда, где была моя голова. Растоптала сигарету и пошла в автобус, не сказав больше ни слова.

— Пока, Бритни! — крикнул я ей вслед. — Удачи в Сиэттле с детьми. — Она не обернулась.

— Только что, — набросилась на меня Эстер, — в мужской туалет нагрянули копы с пистолетами и вывели оттуда какого-то лысого толстяка, представляешь? Он орал, что мало того, что ему отменили автобус, его еще арестовывают ни за что ни про что.

— А я о чем говорил? Эх, надо бы за него заступиться! Только автобус уедет. Но его и так выпустят.

— Мишенька, я, конечно, уважаю тебя за твой богатый уголовно-наркотический опыт. Но то, что ты почти во всем видишь запрещенные препараты, иногда делает общение с тобой немного однообразным.

— Ты права, — ответил я. — Надо работать над собой.

* * *

— Что случилось на станции? — спрашивает меня флибустьер. — Ты чего-то не в себе.

— Да ничего из ряда вон выходящего, — отвечаю я. — Часть спектакля, который называется жизнью. Какие же все-таки люди… — начинаю я. — Как подумаешь про этот мир, сразу на душе…

— Не люблю отвлеченностей, — перебивает меня флибустьер. — Мир, люди, добро, зло, жизнь. Я люблю жизнь, но говорить про нее мне как-то…

Он мне нравится. И мне горько.

— Заасфальтированная дорога, — говорю я. — Или автостоянка.

— Ты о чем, друг? — спрашивает флибустьер.

— Техас. Вроде как степь. А все равно, автостоянка.

— Зря ты так, брат. Приезжай ко мне в прерии. У меня там дом, я построил его сам. Ни одного жилья на двадцать миль вокруг. Красота.

— Вы там живете один?

— Я там живу один, со своими девятью детьми, женой и братом. Дом двенадцать комнат. У меня профессия Иисуса — плотник.

— Я верующий, — сказал я.

— Дай пожать руку.

— Какой вы конфессии?

— У меня нет конфессии. У меня есть Христос. Для меня Христос в любом человеке. Слушай, — внезапно нагибается он ко мне, — у тебя нет тяги к ручной работе? Руками ничего не делаешь?

— Руками?

— Ну да, столяр или плотник. А то приедешь ко мне этой осенью. Подышишь воздухом. Я давно заметил, что с тобой что-то не так. Я как раз строю сарай. Бери бумажку, записывай мой адрес. Пишешь?

— Боюсь, я буду занят этой осенью, — мямлю я. — Буду жить под Филадельфией с Эстер. Ей надо учиться. На врача.