«Пломбированный вагон» подборка воспоминаний
Шрифт:
Это было первое его выступление перед широкой аудиторией. Он, как тигр, бушевал на трибуне и часто вытирал пот с лысины и лба. Он говорил два с половиной часа с перерывом на десять минут.
Весь зал превратился вслух. Большая часть присутствовавших стала протестовать против выдвинутых Лениным положений, однако этот протест был тусклым и неуверенным. Меньшинство выражало свое согласие со взглядами Ленина аплодисментами, но и здесь проглядывали нерешительность и сомнение.
А вообще весь зал с удивлением взирал на Ленина
В жизни Петрограда начиналась новая эра.
Заря Востока (Тифлис). 1925. 17 января
Чудится — с тех пор несколько раз умирал, несколько раз рождался снова и как будто бы прошло много и много веков, полных страданий и горечи. Шли длинные годы за годами. Конца не было видно. Нам, находящимся в чужой стране, лишенным ласки родины, не оставалось ничего больше, как жить одной надеждой.
Тяжела жизнь эмигранта… Десятки лет бродили в нужде, в голоде и холоде, в тяжелых душевных переживаниях. Длинный ряд бессонных ночей.
Ночь темна и бесконечна… И ждешь, ждешь зари… и веришь и надеешься… и вот она!
В тот день я встал в обычный час. Направился в университетскую библиотеку.
Был солнечный день.
И вдруг слышу:
— Не знаешь?.. Не знаешь?.. Не знает, вот не знает!..
— В чем дело? Что я должен знать?
Я побежал к площади, где обыкновенно продавались газеты. Маленькое расстояние до газетчика показалось мне тогда длинным, бесконечным.
— Покупайте газету!.. Революция в России!.. Революция!.. Революция!..
Газета дрожит в руках.
И вдруг все прошлое кануло куда-то в пропасть. Оглянулся на улицу, и эти давно знакомые здания и витрины показались виденными во сне, а не наяву. Все окуталось в темную, серую вуаль. Я мигом перелетел в родную страну…
Удар по плечу отрезвил меня. Оглянулся.
Вижу, товарищ с улыбающимся лицом.
— Едем, едем, значит! Ведь на днях говорил тебе, а ты не верил… Знаешь, вечером назначен митинг в Народном доме… Придешь, конечно…
Еще встречаем группу товарищей. Все улыбаются, все говорят только о поездке.
Но этому общему ликованию мешает одно:
— Каким путем поехать?..
Проходили дни. Союзники категорически отказались пропускать эмигрантов в Россию. Возможность поездки каким-нибудь другим путем была исключена. Мы начали нервничать.
Беспомощные, растерянные, примирившиеся с положением, вдруг слышим голос:
— Есть дорога! Я укажу вам, как нужно ехать в революционную Россию… Идите за мной, я приведу вас в Россию и покажу вам революцию…
Это был голос Ленина.
Этот клич в эмиграции произвел большой переполох. Почти все «социалистические направления»
Как?! Мыслимо ли ехать через Германию, через территорию государства, с которым ведет войну Россия?.. А что скажут соотечественники?.. Разве это не будет предательством? Что мы можем на это ответить? Наконец, впустит ли Временное правительство… Нет, это недопустимо. Такой путь нам не нужен!
Желающих поехать с Лениным оказалось только 32 человека.
Но рожденный для революции, сам воплощение революции, разве мог он бездействовать, молчать тогда, когда в родной стране уже был зажжен костер революции. И как же мог он не перешагнуть через все препятствия, чтобы самому подложить дрова под этот костер.
И разве не потому он с таким устремлением рвался в Россию?.. Тогда Ленин жил в Берне. Там и должны были мы собраться для поездки.
Был назначен день сбора.
Из Женевы выехали пять или шесть человек, в том числе Миха Цхакая и писавший эти строки.
Прощался с товарищами, с окрестностями Женевы, с университетом, с улицами.
Десяток лет эмигрантства опускались в могилу. Открывался новый горизонт, новое устремление.
На станции провожать нас собралось много товарищей. Кто-то передал красный платок; прикрепили к палочке и вывесили в окно.
— En voiture — послышался голос кондуктора.
Двери вагона заперлись, и поезд тронулся…
Было 10 часов вечера, когда мы приехали в Берн.
Остановились в гостинице, Миха Цхакая и я поместились в одном номере. Служащий гостиницы принес бумаги, в которые мы должны занести свое имя, отчество, фамилию, профессию, куда едем и т. д.
Я начал писать.
Привыкший к конспиративной работе, Миха спрашивает:
— Что ты, настоящую фамилию пишешь?
— А то как же? — удивленно спрашиваю.
— Ну хорошо, пиши, пиши: журналист такой-то. Только не пиши, что в Россию едем. Не надо.
— Ну хорошо, пусть так…
Заполняю бумаги и отдаю служащему.
— Вообще нет необходимости, чтобы знали, кто мы, куда едем, зачем едем… — говорит Миха.
Не спалось, нервничали, курили…
Утром, когда встали, узнали, что в 12 часов должны были собраться на станции железной дороги.
Когда в назначенное время пришли на станцию, большинство товарищей уже были в сборе.
Мы подошли к одной группе,, которая стояла около своих вещей. В этой группе находилась супруга Ленина — Крупская.
Ленина не было видно. Товарищи суетились, подбегая к багажной и билетной кассам.
Вскоре показался Ленин.
Мне и прежде часто приходилось встречаться с Лениным на партийных собраниях в большевистском кружке, только такого неспокойного лица, как в этот день, никогда не замечал у него. Со всеми поздоровался; вспоминал, с кем, когда и где встречался. С особенной улыбкой и лаской поздоровался с Миха Цхакая.