«Пломбированный вагон» подборка воспоминаний
Шрифт:
…Я знал, что товарищи поведут Ильича в ближайший ресторан ужинать.
С одним из своих приятелей я остановился у дверей в ожидании Ленина. И когда он вышел, окруженный друзьями, мы незаметно пошли следом.
Они зашли в кафе–ресторан. Мы вошли за ними, сели неподалеку от них.
Официанты суетились, разнося заказанные блюда и пиво в больших кружках. Ильич заказал ужин. Официант быстро накрыл стол.
Тем временем Ленин снял с гвоздя висевшие на стене газеты: «Vorwarts», «Zuricher Zeitung» и качал внимательно читать их. Просматривая «Vorwarts», сердился,
Когда принесли ужин, он повесил газеты на место.
Собеседники Ильича, очевидно, рассказывали анекдоты, смеялись. Ленин смеялся больше всех.
Я не думал, что Ильич такой простой и веселый. Весь вечер улыбка не сходила с его лица. Когда он смеялся, глаза его щурились, в них загорались озорные огоньки, и тогда он казался особенно привлекательным. Но бывали секунды, когда он хмурился, о чем-то задумывался. На лбу появлялись морщинки. Мы были уверены, что в этот момент у него мелькнула какая-то догадка и тут же оформилась в определенное положение, в определенный лозунг.
Закончив ужинать, товарищи Ленина потребовали счет. Ленин вынул из кармана деньги и положил свою долю на стол. Начался спор. Ленин не соглашался, чтобы за него заплатили, волновался, начал даже сердиться. «Зачем же? Зачем?» — говорил он и сунул деньги в руку официанта. Товарищи протестовали. Но Ленин все-таки настоял на своем.
По его поступкам чувствовалось, что он самый обыкновенный хороший человек. Ильич был одинаково вежлив и обходителен со всеми, обращался со всеми совершенно одинаково, независимо от того, с кем говорил: с членом Центрального Комитета, известным политическим деятелем или рядовым работником партии.
В то время среди нас — студентов и эмигрантов — бытовало такое мнение, будто в обычной жизни мы должны держать себя особенно, не так, как другие, так как мы «не должны походить на буржуев». Так, нам казалось предосудительным вовремя заплатить долг, возвратить в срок товарищу и в библиотеку взятую книгу, своевременно платить хозяйке деньги за квартиру и т. п. Тех товарищей, которые поступали иначе, мы называли педантами, мелочными и, противопоставляя им себя, говорили: «Мы не похожи на них. У нас широкая русская натура».
Ленин вел жестокую борьбу с такими взглядами.
Из Цюриха я вскоре переселился в Женеву. Ленин к этому времени уже перенес свою политическую деятельность в центр эмигрантской жизни, в Париж.
В Женеве находился Георгий Валентинович Плеханов. Этот крупнейший пропагандист идеи марксизма в России, видный теоретик и публицист высоко ценился Владимиром Ильичем за ум и громадные знания.
В те годы, когда я был в Женеве, Плеханов издавал газету «Дневник социал–демократа», читал рефераты. Жил он на окраине города, в обособленной вилле, редко общался с женевскими эмигрантами, держался холодно и надменно.
Ленин же никогда не прерывал общения с эмигрантами, искал их и поэтому переселился в Париж. Жил он на окраине города. Вставал в восемь часов утра и на велосипеде ездил в Национальную библиотеку, которая находилась в центре города. Там работал до двух часов, затем посещал эмигрантские
Как-то в маленьком городке Жювизи, около Парижа, демонстрировали полет аэропланов. Весь Париж устремился туда, — кто пешком, кто на автомобиле, мотоцикле, велосипеде, трамвае, фаэтоне. На улицах стоял невероятный шум. Можно было подумать, что в город вторгся враг и люди бегут, чтобы спасти жизнь.
И вот Ленин тоже мчится на своем велосипеде — среди этой толпы. Его перегоняют велосипеды и автомобили. Он лавирует среди машин, согнувшись, видя перед собой только колеса. И вдруг какой-то автомобиль на повороте наскочил на велосипед Ленина. В мгновение ока Ленин спрыгнул с велосипеда в сторону. Велосипед разбился на куски. Ленин остался невредим.
…Началась империалистическая война. Социалистические партии были охвачены шовинистическим угаром. Шла война. Партия переживала кризис. Казалось, что весь мир был окутан черной пеленой.
Ленину, задержанному в начале войны австрийской полицией в Поронино (Галиция), удалось освободиться и приехать в нейтральную Швейцарию. Здесь Ильич повел решительную борьбу со всеми, кто изменил делу революционного движения и стал поборником воины.
У меня и у моего друга Мелитона Пилия (он был известен под партийной кличкой — Августул) было очень мрачное настроение.
— Давай поедем в Берн, к Ленину, — предложил мне Августул. — Поговорим с ним дома. Он нас ободрит. Ты бывал когда-нибудь него?
— Нет.
— А я с ним встречался. Вот увидишь, он нас примет очень хорошо.
— Поедем, — охотно согласился я.
На другой же день мы поехали к Ильичу. Бодро поднялись по лестнице. Позвонили. Сердце учащенно билось — то ли от того, что быстро поднялись по лестнице, то ли от предстоящей встречи с Ильичем.
Дверь открыла жена Ленина — Надежда Константиновна Крупская.
Она была одета в простое домашнее платье. Волосы были гладко причесаны, так, как и у всех пожилых женщин.
— Вы хотите видеть Ильича?
— Да, — ответили мы.
— Пожалуйте…
Пригласив нас в коридор, она открыла дверь в комнату и сказала:
— Володя, к тебе пришли.
Мы остановились у дверей.
Ленин встал из-за письменного стола, подошел к нам и радушно произнес:
— Входите, пожалуйста, входите!..
Мы вошли и остановились около стола.
Надежда Константиновна ушла в другую комнату, и мы остались с Лениным с глазу на глаз.
По приглашению Ильича сели, стали осматриваться. Воцарилась тишина. Кабинет Ленина ничем не отличался от обычных комнат. Два окна, на которых висели занавески, давали достаточно света. На стенах не было никаких картин. У одной стены стояли диван и книжный шкаф. На большом письменном столе — много книг, бумаг, чернильный прибор, ручки, карандаши, пресс–папье… Заметно было, что Ленин только что оставил работу, — еще мокрое от чернил перо лежало на листе бумаги. Около стола у стены стоял книжный шкаф с открытой дверцей. В комнате было уютно