«Пломбированный вагон» подборка воспоминаний
Шрифт:
Положение было очень трудное. Теперь, когда гнусного насильника — царского правительства — уже нет, когда мы могли бы смело ходить по улицам любимого Тифлиса и вновь продолжать революционную борьбу, нас лишили возможности выехать на родину; для нас туда дороги не было!..
И вот от Ленина из Берна пришла телеграмма, в которой он предлагал проехать в Россию через территорию Германии. Такой проезд устраивали партийные товарищи из Швейцарии и Германии.
Ленин призывал к поездке с ним как своих единомышленников, так и представителей всех других партий.
Среди эмигрантов
Как? — кричали многие исступленно. — Разве допустимо, чтобы мы использовали для проезда в Россию территорию врага, находящегося с нами в состоянии войны?!
А разве впустит нас после этого в Россию Временное правительство?
Представители различных партий ругали Ленина, угрожали всем тем, кто осмелится поехать путем, намеченным им, требовали привлечь Ленина и его приверженцев к суду, называли Ильича изменником, предателем.
Однако, несмотря на то, что не только социал–демократическая и все другие партии, но и вся эмиграция, насчитывающая несколько тысяч человек, не соглашалась ехать через Германию, несмотря на то, что все шовинистически настроенные лидеры и рядовые были против Ленина, он остался непоколебим.
От него была получена вторая телеграмма, в которой он вновь предлагал ехать с ним в Россию всем, без различия партий.
И вот из всех эмигрантов, проживавших в то время в Швейцарии, на зов Ленина откликнулось только тридцать человек.
Позже мы узнали, что Ленин, стремившийся скорее попасть в Россию, чтобы принять непосредственное участие в революции, намечал очень смелые планы. Сперва он решил выехать в Швецию через Германию по чужому паспорту, под видом шведского подданного, а ввиду незнания шведского языка собирался прикинуться немым. Эта мысль долго занимала Ильича, но впоследствии, послушавшись предостережения товарищей — «а вдруг вас узнают и тогда все пропало», — он отказался
После этого возникла мысль использовать помощь германских товарищей, Ленину этот вариант понравился, и он решил остановиться на нем.
В выполнении плана приняли участие швейцарские социалисты, которые должны были переговорить с немецкими социалистами и согласовать вопрос с ним. За организацию дела взялся член швейцарского парламента, известный социал–демократ Роберт Гримм. Но, получив принципиальное согласие немецких товарищей, Гримм вскоре испугался и свернул работу. Тогда за дело взялся швейцарский социалист–интернационалист Фриц Платтен.
Условия проезда через Германию были таковы: 1) проехать может любой эмигрант, независимо от его взгляда на войну; 2) в вагон, предназначенный для эмигрантов, могут войти только с разрешения Платгена; 3) контроль паспорта или провозимого багажа при проезде через Германию не допускается; 4) уезжающие обязываются организовать агитацию по приезде в Россию в пользу освобождения такого же количества военнопленных немцев, находящихся в России.
Перед выездом был составлен акт. Его подписали представители социал–демократических партий разных стран; в акте, между
Момент был решительный. Нас могли всячески оклеветать, предъявить любые обвинения, могло также случиться, что Германия не пропустит нас в Россию и оставит на своей территории.
Известно, что Ленин, приняв однажды то или иное решение, уже не останавливался ни перед чем для его выполнения. И действительно! Рожденный для революции, гений революции, мог ли он бездействовать или медлить в тот момент, когда в его родной стране уже разгорался пожар революции? И он рвался в Россию.
Все отъезжающие должны были собраться в Берне.
Был назначен и день выезда.
Десять лет жизни в эмиграции закончились, открывался новый широкий путь.
В нашем распоряжении был лишь один день. Я купил корзину для вещей, стал быстро собираться. «Что взять и что оставить? — спросил я себя. — Ведь я не оставляю Женеву навсегда! После победы революции вновь приеду сюда, как свободный гражданин Российской республики! И тогда я пройду по улицам Женевы с особенным удовольствием, зайду к своей хозяйке и заберу все оставленные вещи. Теперь же захвачу самое нужное!..» И я укладываю в корзину только платье, белье, кое–какие рукописи, книги, письма и фотографии.
Дверь медленно приоткрывается, и в комнату входит хозяйка. Она протягивает мне опрятно завернутый в бумагу бутерброд и говорит:
— Возьмите на дорогу, пригодится!
Она также рада концу моей эмиграции, хотя и жалеет о моем отъезде.
— Ведь вы приедете к нам опять, повидаете нас, не правда ли?
— Непременно, непременно, госпожа Парето, — отвечаю я.
Через некоторое время я уже еду в такси на вокзал.
Мимо проносятся знакомые места. Вот «Плен–Пале» — зеленая площадь, место собраний эмигрантов, место их сходок, встреч и бесед… Вот университет, Бастион, остров Жан–Жака Руссо, Женевское озеро… Много горьких и тяжелых дней пришлось пережить мне в этих местах, но теперь все же жалко расставаться с ними…
На перроне вокзала уже собрались отъезжающие, нас было пять человек, и провожающие.
— Еле нашли Миха!.. — говорит мне один из товарищей. — Если бы не нашли, он так и остался бы здесь.
— Как? Разве он не знал?
— Знал и даже был готов к отъезду. Но не имел понятия, что отъезд назначен на сегодня.
— Где же его нашли?
— В библиотеке Куклина. Он сдавал взятые книги. Все его вещи были сложены в корзину. Но он заметил где-то в углу старые калоши. Корзину пришлось снова открыть. Он тщательно осмотрел комнату, — не забыл ли чего. Но мы спешили, забрали вещи и усадили его в машину. Он до сих пор не пришел в себя, не верит, что едем.