Пляска в степи
Шрифт:
Меж тем с каждым днем становилось все теплее. Все ярче светило доброе весеннее солнышко. Снег стремительно сошел с полей, а в лесу остался он лишь в совсем глухой, непроходимой чаще. Не зря пекли птичек да забирались с ними на высокие холмы, да пели звонкие песни. Дозвались все же люди весну.
В терем вскоре приехал еще один гонец. Не тот, кого дядька Крут отправлял. Другой, кто-то и не из ладожских земель. Сказывал, мол, и впрямь княжича Святополка с войском видали на дороге, спешно тот движется на север.
Тогда-то и стало все ясно.
Вечером дядька Крут позвал в княжью гридницу бояр из тех, кто
Будимиру же дядька Крут второго гонца отправил. Велел забрать из Белоозера жену да дочерей Святополка и со всеми верными людьми, какие есть, поспешать в ладожский терем.
Место для княгини воевода тоже по уму подобрал. Усадил ее подле Любши Путятовича. Старик всегда Ярослава любил, еще когда робичичем его все звали. Ни разу дядька Крут не слыхал, чтобы боярин так про князя сказал.
Правда, Гостивита Гориславича позвать позабыли. Да тот и без них обо всем проведает, полон терем чужих ушей.
— Нужно рассудить нам, как Ладогу оборонять станем, — закончив пересказывать слова двух гонцов, воевода обвел взглядом собравшихся в гриднице бояр.
Сам он встал с лавки да вышел в середку, чтобы княжий престол ровнехонько позади него оказался. Напомнить хотел, как на верность Ярославу дружина присягала. Да и бояре то же самое обещали.
— А может, он с добром идет, — раздался робкий голос, и на него тотчас зашикали свои же старики.
— Знамо дело, с добром, — хмыкнул дядька Крут. — С таким же добром, с каким на южные княжества хазар натравил. С копчеными сговорился, стервец. На этом самом месте десятник его, Сбыгнев, всю правду про княжича поведал! Какие дела он творил, что даже самые верные ратники от него отвернулись! — он взмахнул кулаком и хлопнул им о раскрытую ладонь.
Звенислава поежилась. Неуютно ей было подле думающих мужей сидеть. Совсем себя никчемной птахой подле них мыслила. Да и боялась она. Простой люд, может, и любил князя, а вот среди бояр такого единства не было. Схоронив глаза за длинными жемчужными ряснами, она бросила косой взгляд из-под пушистых ресниц на Любшу Путятовича, силясь угадать, о чем тот думал. Нахмурен старик крепко был, вот и все. Кустистые седые брови аж в одну линию на переносице сошлись. А ну как откажутся Святополку сопротивляться? Отдадут тому Ладогу? С ней-то что будет тогда? А с дитем, с княжнами? Кто за них вступится?..
— От князя нашего нет вестей? — словно почувствовав ее взгляд, заговорил Любша Путятович.
Дядька Крут замялся, но ответил честно.
— Нет. И как с хазарами все вышло, мы не ведаем.
— Долго, долго, долго... — эхом зашумели бояре в гридницы, и Звенислава впервые с ними была согласна.
Очень долго нет от мужа ее никаких вестей!
— Как бы то ни были, что бы с ним ни приключилось, он князь наш, покуда скорбные вести не получим да сами во всем не убедимся, — перекрикивая шум, громко сказал воевода. — А коли... коли самое худое случится, то все едино! Не Святополку на княжий престол садиться! Не
Звенислава почувствовала, как к щекам прилила кровь. Нынче скажет дядька Крут, что она не праздна. И он сказал.
— Княгиня в тягости. Коли родится княжич — Ладога его!
— А коли сызнова девка? — дерзко спросил кто-то.
— Лучше девка, чем тот, кто кровь родную проливать удумал, — отбрил его второй голос, и гридница зашумела с новой силой. — Не будет нам от Святополка добра. Нас Боги проклянут. Старый князь Мстислав из могильного кургана подымется!
Звенислава встретилась взглядом с дядькой Крутом и тот быстро ей улыбнулся. Наслышана она была от мужа да от Чеславы, как тяжко порой бывало с боярами толковать. Нынче и сама убедиться во всем смогла. Это дружина за князем была готова слепо следовать. С думающими же мужами иначе выходило...
— И так многих князь с собой забрал! Коли выступим против Святополка, еще больше мужей погибнет...
— Так коли б Святополк, стервец, с копчёными не сговорился, и не было бы ничего! А он против старшего брата идти вздумал!
— Нет, не так ты все говоришь! Это князь наш первый отправился брататься с южными княжествами, нас толком не послушав! Вот коли б не влез он туда, тогда бы и не было ничего!
— Старая твоя башка! Князю вече добро дало, о чем ты мелешь сейчас языком своим попусту?
— Да ты на себя погляди, еле дышишь уже! Там и разум, поди, усох вслед за телом!
— Верно мне батька сказывал, что у твоего батьки все сыновья дурные уродились. Гляжу нынче на тебя и добрым словом его поминаю!
Бояре зашумели словно девки на базаре. Звенислава даже позабыла, что боялась их сперва. Широко раскрыв глаза, переводила взгляд с одного на другого да ушам своим не верила. Ни разу она не слыхала, чтобы такой гвалт стоял, когда Ярослав с гридью говорил! А тут же... мужи думающие разошлись что дети малые. Позабыли и про Святополка, и про опасность неминуемую! Взялись старые обиды припоминать, друг друга словами злыми оговаривать...
Звенислава нервно расправила на коленях подол свиты из белого аксамита с серебряным шитьем и соболиной опушкой. Нарочно надела лучшие одежды свои да богатые украшения, чтобы солиднее казаться.
Она не знала, что ей делать: встать подле дядьки Крута и умолять бояр? Тихонько на скамье отсидеться? Заплакать? Напомнить, как князю обещали ее да Ладогу беречь?.. Она заломила на руках пальцы и заскользила взглядом по гриднице, всматриваясь в лица бояр. Воевода молчал да знаков никаких ей не подавал, и Звенислава уже приготовилась подняться, когда услышала, как вздохнул рядом с ней старый Любша Путятович.
Опираясь на длинную клюку, он встал с лавки, и Звенислава невольно подорвалась ему вслед, поддержать под вторую руку — уж больно уставшим показался ей седобородый старик.
— Сиди, девочка, — улыбнулся ей ласково, словно внучке. — Сиди-сиди, вам с дитем отдыхать побольше надобно.
Шаркая ногами и стуча клюкой по дощатому полу, Любша Путятович медленно шел к воеводе. Постепенно стихли голоса прочих бояр. Все замолчали и подобрались, и их взгляды были прикованы к седобородому старику. Был он по зимам самым старшим среди бояр, и уважали его за то, что ни с кем никуда не ругался, говорил честно то, что думал, и судил по Правде.