Пляска в степи
Шрифт:
Долго ждать не пришлось.
Минуло два дня, и ранним утром третьего прокричали с вежи, что заметили стяг окаянного княжича. Когда весть разошлась по городищу, поднялся и крик, и стон, и плач. И лишь гридь спокойно вздевала кольчуги, прилаживала воинские пояса, вдевала мечи в ножны. Бабы прижимали к себе детей, рвавшихся проводить отцов, и обильно поливали уходящих слезами. Хотя многие крепились, чаяли не плакать — негоже ни себе сердце рвать, ни мужам.
Воевода велел всем женщинам в тереме — княгине, жене, невестке, княжнам Предиславе да Рогнеде — вместе с дитятями в одну горницу уйти.
Хоть и потребны в битве были каждые руки, но, как помыслил воевода, что кто-то из них по подворью будет расхаживать али иные глупости творить, то порешил, что один кметь — не такая уж большая утрата. Как-нибудь сдюжат без него, зато на сердце покой будет.
Сам же воевода вместе с Будимиром поднялся на стену. За ними, отставая на несколько шагов, следовал князь Желан Некрасович. Хоть и он и безусым мальчишкой, а воевода все же дозволил ему с мужами на равных быть. Пока. Потом-то он его в терем спровадит, когда до сечи дойдет. А нынче пущай ума набирается.
— Не мыслил я, что столько дураков найдется, — сказал Будимир, когда стало получше видно святополковскую дружину. — Мыслил, он один явится.
По рядам кметей пробежал неровный смех.
— Я слыхал, там добрая часть наймиты. За звонкую монету ему служат, — отозвался кто-то неподалеку.
— Стало быть, вот куда жинкины очелья растратил, — хмыкнул Будимир. — Свезло ему. Я бы и денечка не продержался, коли б хоть одну бусинку тронул.
На сей раз хохотали уже в голос. Никак не получалось представить, что здоровенного, как медведя, десятника строжила его маленькая, кругленькая водимая, которая ему макушкой до плеча не доставала.
Вскоре распахнулись ладожские ворота, и Любша Путятович отправился встречать Святополка. Дядька Крут сперва даже отвернулся, до того ему эта затея не по душе была. И чем дольше, тем сильнее. Старого боярина сопровождали наймиты, которые кормились с его руки, и три широкоплечих, статных внука.
— Лучше бы подле нас стояли нынче, — вполголоса буркнул воевода себе под нос. Так, чтобы токмо Будимир услыхал.
Тот поглядел на отца и похлопал того по плечу. Лучше многих ведал, как тяжело воеводе принять, когда кто-то не по его желанию делает.
Когда до терема оставалось рукой подать, Святополк людей своих почти остановил, и нынче шли они спокойным шагом. Гридь, собравшаяся на стене, смотрела, как все ближе и ближе подъезжал небольшой отряд Любши Путятовича к святополковской дружине. Вот старый боярин, опираясь на внуков, выпрямился в своем возке, вот вскинул руку. Ветер заглушал его голос, да и стояли они далече от терема, потому ничего не было слышно.
Воевода изо всех сил щурил глаза, что те аж слезиться начали.
— О чем они толкуют, о чем они толкуют? — бормотал себе под нос, давя в груди ненужную надежду.
Но чем дольше оставался Любша Путятович напротив Святополка, тем сильнее и сильнее становилась эта надежда. Может, все и впрямь еще обойдется... Может, одумается княжич в последний миг да сложит оружие, отпустит своих наймитов во все стороны... Может, и не придется им кровь проливать, защищая терем.
Уже и кмети стали о том вполголоса
А потом, никто и заметить не успел, как Любша Путятович замер и свалился с возка. Дядька Крут невольно подался вперед, впился ладонями в заостренный частокол. Помыслил сперва, что не выдержал старый боярин, умер своей смертью. Но под градом чужих стрел рядом с ним легли и внуки его, и наймиты — даже лошадей не пощадили.
Воевода взвыл, еще крепче вцепившись в стену.
***
Зароптали вокруг него дружинники, и постепенно тихие голоса переросли в громкий, боевой клич. А скорбная весть про Любшу Путятовича разошлась во все стороны, полетела дальше в городище, и вскоре ни одной избы не осталось, где не ведали бы, что Святополк убил безоружного старика, верно служившего его деду и отцу. И коли и оставались прежде на Ладоге его радетели, то с этой минуты никого уже не было.
— Лучники! — во всю глотку рявкнул воевода, когда войско Святополка пришло в движение.
Мало кто из них объехал мертвого старика, и вскоре втоптали Любшу Путятовича в землю те, кого он до последнего вздоха своего надеялся спасти.
Ратников с собой привел Святополк немало. По душевной слабости чаял воевода, что будет их поменьше. Но и не хазарское войско нынче на них наступало, и потому дядька Крут храбрился. И не от таких оборонялись. Сдюжим.
— Не сметь! — снова рявкнул воевода, когда святополковская дружина замедлила ход. Впереди перед ними лежала добротная, плотная засека, служившая для городища хорошей защитой. Но она не была непроходимой. И вечно вражеское войско не удержит.
Под руку лучникам на стене задувал порывистый ветер. Надо ж ему было подняться, как нарочно... Дядька Крут поднес к глазам раскрытую ладонь, вглядываясь вперед. Святополка от чужих стрел заслоняли сразу два воина.
— Стрелы! — воевода резко вскинул вверх сжатый кулак и дал рукой отмашку.
Свист и шелест перьев разрезали воздух за его спиной. Из-за встречного ветра меньше трети долетели до цели, и тогда дружина княжича пустила стрелы в ответ. На стене гридь бросилась вразнобой: кто-то схоронился за щитами, кто-то — за высоким частоколом, а воеводу увлек на пол Будимир. Часть стрел врезалась в деревянные бревна, часть — подгоняемая попутным ветром, перелетела стену и упала на подворье; а еще часть угодила в живую плоть, и послышались стоны первых раненых.
— Стрелы! — сызнова гаркнул воевода, едва выбравшись из-под здоровенного сына.
Гридни споро потянулись за луками и выстрелили, почти не целясь: не было времени, ведь в их сторону уже летел второй залп от святополковской дружины. И снова пришлось бросаться, кто куда, и хорониться за щитами и выступами.
Воевода почем зря костерил ненастный ветер. Разве ж не принесли они богатую жертву Перуну, разве ж не молили его о милости? Разве ж не была за ними правда?.. Так отчего же грозный Бог не ниспослал им попутный ветер? Отчего же их стрелы не долетают до цели и со свистом рассекают воздух лишь для того, чтобы быть отброшенными в сторону коварными порывами?..