Пляска в степи
Шрифт:
И умер.
Девка в тереме X
Раньше Звенислава мыслила, что у нее сердце разорвется, коли придется бежать из терема. В последнюю седмицу дядька Крут если и говорил о чем, так токмо об этом. Мол, осаду княжича они не выдержат. Коли не поспеет на подмогу Ярослав, потребно им будет уйти. Поначалу она отмахивалась. Что воевода тревожиться любил да бурчать — это всякий ведал. Мыслила, говорил он не всерьёз. Так, больше для острастки. Чтоб они в тереме послушно сидели да на подворье носа не казали.
Но даже самые толстые бревна и
Вот и прокрадывалась она вместе с Нежаной в пустующие нынче горницы, чтобы разговоры, для их ушей не предназначенные, подслушать да на вещи, которые бабам знать не полагалось, посмотреть.
Вестимо, и перепуганные чернавки встревоженным шепотом рассказывали, что со дня на день ждали в городище, что прорвется Святополк за стену.
Потому уже после первой страшной ночи Звенислава на бурчание воеводы Крута посмотрела совсем другими глазами.
А когда пришел он к ним в горницу поздним, поздним вечером — грязный, изнуренный, с провалившимися глазами — сразу уразумела, о чем он будет с ними говорить. И не прогадала.
Дядька Крут велел взять сухих лепешек да теплой одежи, завязать в узелок самые богатые украшения — мало ли, для чего сгодятся. И сказал, что рано-рано утром, еще до рассвета, отведут их к лодке. Они должны уплыть, потому что назавтра Святополк возьмет городище.
И сердце у Звениславы не разорвалось.
Лишь перестало стучать на короткое мгновение, а потом забилось сильно-сильно, когда к мужу и батюшке, всхлипывая и плача, с двух сторон бросились Любава Судиславна с Нежаной. Проснулись и заревели перепуганные дети, которых едва-едва удалось уложить спать на лавках. Вскочила на ноги и побледнела Рогнеда, приложив к щекам обе ладони.
И лишь княжна Предислава, слабая умом, мазнула затуманенным, равнодушным взглядом по воеводе да дальше продолжила что-то бормотать себе под нос. Как появилась она в ладожском тереме, так постоянно сама с собой говорила, все уже давно пообвыклись. Пообывклись да про княжича Святополка всё уразумели. Коли его жена водимая головой ослабела, то что он с прочими сотворит?..
Воевода Крут одной рукой обнимал прильнувшую к нему сбоку жену, другой растерянно гладил по простоволосой, светлой голове невестку, рухнувшую ему в ноги и цеплявшуюся нынче за его воинский пояс, и смотрел Звениславе в глаза. Перепуганные плачем и криками, встрепанные после сна сыновья стояли подле Нежаны и осторожно трогали ее за плечи, пытаясь успокоить.
Звенислава провела ладонью по щекам, смахивая невольные слезы, и кивнула, отвечая на пристальный взгляд дядьки Крута.
— Княжич с вами пойдет. Князь, — сказал воевода и, вздохнув, повернулся к невестке. — Ну что же ты, вон, мальцов как испугала. Вставай, Нежа, поднимайся, — и высвободив вторую руку, он стиснул ее плечи и потянул на себя.
— Матушка? — в углу горницы, подле самой дальней лавки стояли, держась за руки, Любава и Яромира. Обе — бледные, почти прозрачные, в длинных рубашонках до пят и с широко распахнутыми
Княгиня попыталась им улыбнуться и почувствовала на губах соленую влагу.
— Мы утром в другое место из терема отправимся. Мы ненадолго, — сказала девочкам Звенислава и сама поморщилась от того, как жалко и неуверенно прозвучал ее надломленный голос.
— Нет! — Любава притопнула ногой, сжав кулачки. — Я никуда не пойду! И Яромирка тоже! Нам батюшка велел его в тереме дожидаться. Он вернется — а нас нет! — раскричалась девочка, и все, кто был в горнице, повернулись в ее сторону.
— Любаша, — Звенислава шагнула к ней, протягивая руки.
Но княжна отпрыгнула назад, ненароком задев сестру, и забилась в самый дальний угол. Она забралась на лавку с ногами и глядела по сторонам израненным, озлобленным волчком.
— Нет, не подходи ко мне! Я никуда не пойду без батюшки! — выставив вперед руки, Любава посмотрела на княгиню.
Та закусила губу и беспомощно вздохнула. Сил унимать девочку у нее не было, но и бороться с ней — тоже.
Дядька Крут, высвободившись из рук жены и невестки, подошел вдоль лавки к княгине и остановился подле нее, одарив вопрошающим взглядом. Мол, что делать станем?
— Так это твой батюшка велел. Ты чего раскричалась? — Рогнеда посмотрела на Любаву ясным, безмятежным взором.
Голос ее звучал уверенно и спокойно, журчал привычным ласковым ручейком — совсем так, как давным-давно, еще в их прежней жизни.
Немного присмиревшая Любава недоверчиво, исподлобья покосилась на Рогнеду, а затем на Звениславу.
— Гонец от него намедни прискакал. Велел, чтобы нас в другой терем переправили, — все тем же уверенным голосом продолжила Рогнеда.
— Правда? — в глазах Любавы зажегся огонек надежды. Она спрыгнула с лавки и, не глядя, двинулась вперед. — От батюшки был гонец?
— Вестимо, правда, — тихо отозвалась Звенислава и, подойдя к девочкам, прижала обеих к подолу поневы. — Рано утром отправимся.
Она подняла взгляд на Рогнеду и едва заметно улыбнулась. Та дернула плечами, махнула рукой и поспешила отвернуться.
На том и порешили.
Поутру, в густом предрассветном тумане, в серых сумерках они прошли через все городище и вышли на пристань. Шли спешно и тихо, сопровождаемые нахмуренным, мрачным Будимиром. Желан плелся в самом конце, угрюмый и насупленный донельзя. Брат сжимал в одной руке копье, другой придерживал на поясе нож. Уж не представляла Звенислава, какими такими словами дядька Крут выгнал его из терема. Верно, сказал, что кто-то должен защищать женщин.
С воеводой простились быстро, набегу. У Звениславы щемило сердце, но она верила, что они еще свидятся. Столько всего хотелось сказать дядьке Круту, а времени не нашлось. Она скажет ему потом, так она твердила себе, пока шагала за Будимиром, держа в руках холодные ладошки двух княжон. Мальчишки бежали где-то впереди, тащили за спинами наспех сложенные узелки. Рогнеда несла кое-какую снедь, которую они успели собрать. На поясе поверх поневы у нее болтался невесть откуда взявшийся нож. Нежана не отставала от мужа, подстраиваясь под его широкий шаг, и не цеплялась за него лишь потому, что где-то неподалёку крутились ее любопытные, непоседливые сыновья.