Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?

Гуревич Рахиль

– Чего не дали?

– Это у них сила во вздохах, энергию они как-то из тоски преобразуют. А силы из вздохов берут. Надо энергию и силы, чтобы к нам на поверхность выйти. Я страдал так в этой музыкалке. А её фото у нас висит на стене. И я всё время мысленно к ней обращался. Ну получилось, что подпитал её конкретно. Ещё там компашка её, друзья в кавычках. Они ж её бросили мёртвую. Мать два дня её искала, звонила по друзьям, а они - ничего не знаем. Вот и страдают ночами. А вздохи - ей в копилку.

– Оле-Лукойе какое-то.

– Ну так. У них энергии

навалом. Они поэтому наш мир перестраивают.

– Как это: наш мир?

– Да неважно. Они ничего плохого не делают. Просто я, как мама на музыку меня отдала, так затосковал. Я её ненавидел эту музыку. Просто ужасно ненавидел. Мать Никино пианино выбросила, фотку её сняла со стены, энергии сразу убавилось, но было поздно. Я тогда уже в плывуны стал вхож. Тётя купила крутое фортепьяно. Красного цвета, прикинь? Я его ненавидел. И сейчас ненавижу. Но вот занимаюсь этой ужасной музыкой целую вечность. И когда совсем стало тяжело, я думал и думал о Нике. Мама не говорила, как Ника погибла.

– Так ты мне только что рассказал!
– я решил, что Гришаня не в себе.

– Так Ника всё поведала. А до Плывунов я не знал.

– В общем, музыка тебя задрала.

– В том-то и дело, что нет. То есть тогда - да. А сейчас, как ни странно, привык. И даже нескучно на лавке сидеть. Мелодии, знаешь, разные в голове.

– А ты наушники не пробовал? Тоже мелодии.

– Нет. Мама не разрешает. Да и хорошие наушники дорогие.

– Дорогие -- это да. Нет, Гришань, я сам без наушников. Просто спросил.

– А у тебя разве так не бывает, что музыка в голове?

– Бывает.
– признался я.
– Крутится мелодия. У меня в голове танец скорее, не музыка.

– Ну вот. Ты меня понимаешь.
– Гришаня повернулся ко мне лицом. За окном было темно. Небо в тучах, луны и звёзд нет. Я еле-еле видел его лицо. Наверное, и он меня еле-еле видел.
– А то даже поделиться не с кем, что музыка она во мне. Но это недавно. А так я мучился, так мучился. Ника мне помогла. Вот почему они тебя пустили. Они сейчас набирают творческих, вроде нас с тобой.

Ой блин! Час от часу не легче. Никакой я не творческий. Надо срочно сменить тему.

– Гришань! Ну вот, если у тебя мелодии в голове, и ты считаешь себя творческим, так зачем тогда бунтуешь?

– Я бунтую?
– Гришаня был удивлён.

– Ну а как же. Из дома ушёл.

– Это я в знак протеста в память о Нике. Я всё знаю, а мама врёт. Я же правду знаю, а мама врёт и врёт. Что Ника болела. Мама не признаёт, что это она Нику довела. Нике везде было тяжело. Она хотела в гандбол. Мама не пустила. Дудит одно и то же: занимайся, учись, занимайся, учись. И уроки она с Никой делала, а толку - ноль. Как-то Ника качалась на качелях - руку сломала...

Я вздрогнул. Руку сломала! Может, это Эрна?

– Нет. Это не Эрна.
– сказал Гришаня.

– Ты чего мысли читаешь?
– испугался я.

– Не всегда, иногда.

– Норм так, - я обалдел.
– Тоже в Плывунах научился?

– Н-нет. Н-не знаю. Как музыка в башке играть начала,

так иногда догадываюсь, о чём народ думает.

– Ну даёшь!

– Но это редко. Не всегда. Ну вот. И Ника, значит, сбежала из дома. Иногда возвращалась, парни у неё появились. Парень её тоже... бросил там на путях.

– Как? И парень?

Я сразу подумал: бросил бы я в такой ситуации Катюшу. И, честно, не смог дать себе отрицательный ответ.

– Ну, я ж говорю, они все её бросили там на путях. Никому ничего не сказали. Там машинист «скорую» вызвал. Ника от потери крови сразу почти погибла. И я хочу, чтобы мама признала свою вину. Она же виновата.

– Да зачем тебе это надо?
– удивился я.
– Требовать что-то от родителей - бесполезно. Они же старые родители, они выжили из ума. Им ничего не докажешь.

– Но это вопрос жизни и смерти для мамы. А она тупит.

– Почему жизни и смерти?

– Ну потому что плывуны могут покарать.

– То есть? Они, значит, убивают?

– Не убивают, а карают. Иногда. Для пользы общества. Девиз плывунов какой знаешь?

– Нет. Откуда?

– Живи и не мешай жить другим.

– Ой, да ладно. Все мешают друг другу жить. Возьми нашу школу...

– Ну, это не наше дело. Мне просто маму жалко. Хочется, чтобы у неё поменьше проблем было. А она тупо упирается. Врёт и врёт. Плывуны враньё не переваривают.

– В смысле?

– Враньё сразу отторгается. Оно не проходит в плывуны и ударяет по тому, кто наврал. Плывунам нужна правда в сухом остатке. Я маме это пытаюсь втемяшить, а она тупит. Но это ладно. Про Нику ещё расскажу.

– Ага. Давай.

– - Как я её первый раз увидел.

– Да. Как?

– Шёл куда глаза глядят, ревел и вдруг она стоит. Я как раз её вспоминал. Я привык к ней, к фото, а фото убрали, припрятали от меня. Она отвела меня к себе в гости, в Плывуны. И вот так уже пять лет я там отдыхаю.
– Гриша приподнялся на локтях, тихий свет наполовину осветил его лицо: -- Я, на самом деле, дзюдо хотел заниматься, или смешанными единоборствами. Но мама сказала: там руки покалечат. Так вот и мучаюсь. Но знаю теперь: закончить надо музыкалку. Это под влиянием Ники. Благодаря ей на плаву держусь. А Елисей...

– Какой Елисей?

– Тоже плывун?

– Не. Мой брат. Младший. Елисей проворовался. Украл в школе крутой телефон. Такое разбирательство. В ОДН грозят поставить. На учёт.

– Да ладно. Он у тебя в каком классе?

– Во втором.

– Ну не знаю. Вряд ли.

– Да дело не в полиции. Стыдно просто. Маме - нервы. Какой-то там криз, в больничку возили. А я понимаю - это Плывуны ей мстят за враньё о Нике.

– Да ну, Гриш. Многие воруют.

– В том-то и дело. Но Елисей никогда не воровал. Это Плывуны ему нашептали. Дома у нас из-за этой кражи - сплошные нервы. А Ника говорит -- всё правильно. Раз у нас мама такая, вину не признаёт, то пусть мучается. И это только начало. Они и дальше маме будут мстить. Мама же мешает другим жить. Нику в могилу свела.