Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
– Она зашла предупредить, что ты под лёд чуток провалился. И я рванул. Ну как там?
– Ничего особенного. Серое помещение.
– А-аа. Это тебя в заготовке держали.
– То есть?
– Ну там все помещения становятся, какими ты захочешь. Мультик «Аленький цветочек» зырил?
Меня бесило это слово. Папа мой тоже иногда говорил «зырь, сюда». Стариковское говёное слово.
– Что это вообще такое Босхан Канурович? Что это было?
– Это у Гришани спроси. Он часто бывает в Плывунах. А я так - с Никой только.
– физрук покачал сокрушённо головой.
– Ещё с Лапкиным потрындеть люблю. И со Славкой Михалиным.
– А кто эти парни?
– Славка - призёр олимпиады, мой ученик, ну в детстве конечно у меня бегал. Спился, рано умер. Ну и Лапкин был хороший парень. Вот иногда болтаю с ними за жизнь. Они ко мне из Плывунов сюда в гости приходят.
– То есть: общаетесь с мёртвыми своими учениками?
– я глотал кипяток и уже не чувствовал, обжигаюсь или нет.
– Слушай, Артём, сам бы не поверил, если кто сказал. Помнишь: у нас там здание рухнуло внизу? Или ты тогда совсем под стол пешком?
– Ну.
– Это они! Они прорвались! Ника, Михалин Славка, Лапкин. Чудо, Артём, такое! Но проводник только Ника. Она по моей просьбе их выпускает. Редко соглашается. Ни о Славке, ни о Лапкине, кроме меня никто не страдает, не вспоминает. О Лапкине так вообще забыли. Глупо погиб. Кстати, такая же зима морозная была. И он, представляешь, как ты, провалился под лёд.
Мне стало жарко. Я весь пылал теперь.
– А где он лёд-то нашёл?
– Да где-то в пригороде праздновали что-то с возлияниями, и какое-то там болото. Был бы не пьяный, выкарабкался бы. А так - замёрз...
– Но всё-таки Босхан Канурович, объясните толком, кто они? Вы с ними всё-таки разговариваете.
– Ну, тени, наверное. Они сами себя так называет.
– Хороши тени, ничего не скажешь.
– Они тут силищи поднакопили. Один ихний ходок теперь не тень. Ходит, живёт, семью имеет.
– Уф!
– А те своего на этого натравили. В Плывунах только об этом сейчас и говорят.
– Кто «те»-то?
– Да с кладбища. Те тоже сильные.
– А кто сильнее?
– Ну Плывуны. У них концепция понимаешь, доктрина. Они теорией сильны. А эти с кладбища - физрук начал презрительно, потом заткнулся, испуганно вышел из пристройки, вернулся, продолжил еле слышно: - Тоже нормальные люди.
– Люди?Бывшие люди. Ну в общем, ты понял.
– Ничего не понимаю.
– Да я тоже не особо. Лапкин мне разъясняет, когда он в духе.
– То есть: духи, значит, бывают не в духе?
– А ты как думал?! Ещё как. Вот ты бы, если б умер, не приведи господи, конечно, ты бы как: не страдал, разве? Ещё как бы страдал. Ведь мог бы ещё сколько жить, а теперь -- всё. Хорошо, если по тебе кто-нибудь тосковать будет сильно. Вот как я по ученикам или Гришаня по Нике, тогда тебя в Плывуны возьмут. Они тоской питаются, вздохами. А если всем будет по...
– он запнулся.
– По барабану?
– Да у кого у этих?
– Да у кладбищенских. Они ж тоже духи или тени.
Я схватился за голову, оскалился.
– Ну ладно, ладно, не грузись. Ты мне вот что скажи. Ты-то по ком убивался?
– Я? Ни по ком.
– Такого не может быть. Чтобы в Плывуны зайти, веские причины нужны.
– Так я не хотел. Они сами затащили. Там ещё сидел у проруби кто-то, очками блестел.
– Это стражник. Это кладбищенский стражник. Он просто наблюдал. Но я стражников не вижу. Я только, вот, своих учеников несчастных.
Я взял себя в руки, на сколько это было возможно, и спросил:
– А почему же я вижу стражников?
– Не знаю, Артём, надо у Ники узнать. Вообще всех видит в этом городе только Маринка Гаврилова. Я её не застал тогда в школе. Их выпуск выпустился, а я только в школу тогда на работу перевёлся из сельской. У нас тогда сельскую закрыли.
– Гаврилова - это Эрна?
– Ну да, Эрна она теперь. Эх, Ника, Ника, - физрук тоже стал одеваться, застегнул на себе тулуп типа «дублёнка»: - Эрна мне дублёнку привезла. Мёрзну я здесь вечерами.
– То есть, Босхан Канурович, вы здесь не просто так почти всё время?
– Ну... не почти. Я ж в школе весь день. Но вечером проверяю обязательно.
– Что проверяете?
– Выход или вход... Не знаю, как правильно. Портал, как сейчас говорится.
– Босхан выключил батарею-калорифер.
– Всё. По домам. Мама волноваться будет.
Опа! А мы-то с мамой думали, что физрук карьерист, выслуживается, чтобы в администрации пронырнуть (в очередной раз я поймал себя на этом водном слове), пролезть короче, чтобы за массовые мероприятия отвечать. Там деньги в бюджете города выделяются на это... А он вот почему.
– Человек я одинокий, - рассказывал по дороге Босхан. Мы уже вышли из подсобки. Было совсем темно. Начинался снег.
– Сейчас до минус десяти опуститься. Пойдём мимо Плывунов?
– Зачем?
– Посмотрим на твоего стражника. Там ли он?
Пока шли, Босхан всё рассказывал о своём одиночестве и безответной любви какой-то калмычки. Он был из калмыков, из наших степных калмыцких деревень, впрочем я об этом уже говорил... Дошли до пруда. Дорожка уже не так скользила, снег падал, что надо.
– Ну? Сидит?
Я заставил себя посмотреть в сторону пруда. И зачем только мы его благоустраивали? На кой чёрт? Стояло там нечто за решёткой. И знать никто не знал, что там творится. А теперь я в него провалился.
Пруд был девственно чист и гладок.
– Нет. Никого нет!
– Ага. И полыньи нет?
– - Босхан выскочил на лёд.
– Босхан Канурович!
– я испугался не по-детски.
– Вы что?
Он выбежал легко, весело, закричал «э-ге-гей!» - он был лёгкий поджарый как дворовый пёс, мужик без возраста, они все калмыки такие.