Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
– Жестоко.
– Ну. Не то слово. Они там все под королём своим ходят. Всё по его. Он у них вроде главного. Вот я и пытаюсь, маме объясняю. Она погибнет, а я сам с отцом должен брата поднимать? И отвечать за него...
– - Гриша вздохнул.
– - Так значит, Гриш, та девчонка в жилетке твоя сестра?
– - Конечно, -- кивнул Гришаня.
– Но её почти никто не видит. Только наши.
– - И я, значит, теперь тоже ваш?
– - Сложно сказать, -- отозвался Гриша, казалось он потерял всякий интерес к беседе, ему наскучило.
– Я-то прохожу у них как тоскующий родственник, а вот почему ты с ними - не знаю.
Гришаня что-то ещё болтал, но всё бессвязнее, потом он зевнул, заткнулся и скоро захрапел. А я лежал и не мог заснуть. Рядом со мной лежит человек, который ходит
Глава десятая. В Плывунах
Глава десятая
В Плывунах
Я всё про Гришанину сестру нарыл в сети. Оказывается, десять лет назад компания подростков поехала к морю. И зачем-то по железке? Можно же попутки ловить. У нас депо товарное, а пассажирская - не конечная. Всегда можно к проводнику попроситься. И подростки решили проситься каждый в свой вагон. По одному. Ораву никто бы не пустил. И шли по путям всей коблой, а потом увидели кого-то в форме, им охранник стал свистеть, они спрятались под платформой. И как раз из товарного депо ехал поезд. А Гришанина сестра Вероника не видела поезд. Она только видела, что её все друзья уже вышли из-под платформы и побежали. Ринулась - а поезд-то едет. Он её и ударил, виском она ударилась. На камере всё записано. И действительно: в интернете было на каком-то древнем форуме, таких сейчас и нет, что бросили друзья Нику, и никому ничего не сказали. Я говорю, и папа говорит, что железка эта... одни неприятности от неё. Надо рулить как мой папа по автострадам.
И да: в крови у Ники нашли алкоголь. Я решил ещё спросить кого-нибудь про Веронику. А так следующий день прошёл спокойно. Гришаня смылся в семь утра. Мама вернулась в восемь. Позавтракала и поехала на работу. День был обыкновенным. От Дэна я теперь шарахался. Старался пересидеть перемену в классе. Катюша меня пыталась провожать на улице, семенила рядом, заглядывая мне в лицо преданными глазами, но я молчал, быстро прощался, дежурно чмокал в щёку.
Дома я стал собираться на треньку. Я решил сегодня пораньше притти к Босхану. Состояние было такое - никакое. Ощущение какой-то тотальной бесполезности. Тифа в школе пыталась со мной о чём-то говорить, может и оскорбляла, я даже не слышал что, представляете? Так был занят своими мыслями. Я никак не мог для себя решить: что же теперь есть наш город и эти плывуны. Есть выходы - это ясно, есть проводники - это Ника, есть и ходоки - это я уже понял. Стражница ещё - бабка в длинной юбке. Есть ещё те, кто не при делах, просто те кто знает о плывунах - архитектор (этот, кажется, обо всём знает), физрук, я... Но дальше - всё, ступор. Дальше мой мозг отказывался соображать. Одно я уяснил чётко - не надо никому мешать жить. Собственно, чем я и занимался всю свою сознательную жизнь. Травил отстойных, издевался, приставал, воровал. Всем, короче, портил настроение. И вот теперь у меня настроение так себе.
А погода стояла удивительная, как на картине в учебнике. Мороз и солнце. Солнце-то да. Но мороз! Мороз в минус десять! На улице все как вымерли. Да и правильно. Кому охота ноги-руки ломать - гололёд был дикий. Уже неделю ночью стояли диковинные морозы. Температуры били рекорды каждый день, наш местный канал, как начинал говорить в семь - ноль-ноль о погоде, так до ночи от этой темы далеко не уходил. Вчера стало пасмурно, утром минус пять, к вечеру всё потекло, с неба пошло что-то вроде дождя, а к утру - опять минус десять. Кошмар!
Даже физрук (он один был доволен, готовился заливать каток) удивился, что я пришёл.
– Никто не придёт, Тём. Холодно. Голодно, то есть -- гололёдно.
– Босхан рассмеялся своей несмешной шутке, он тоже был какой-то праздничный, довольный, улыбался железными коронками.
– Раз пришёл -- беги - и Босхан Канурович дал задание.
Помню, я ещё подумал: хорошо работать физруком, вести секцию по бегу. Скажешь только: беги столько-то, и все бегут, а тебе даже следить не надо. Это не «Тип-топ», где Светочка
Я так радовался, когда подгребли Лёха и Влад. Лёхе наконец приобрели шипованные кроссовки. И мы втроём побежали. Физрук сказал, что в парке очень скользко, и чтобы мы побегали вокруг прудов. Там дорожки не такие скользкие - всё-таки обледенелый гравий, не обледенелый асфальт. Я бегал, как зомби, по дорожкам, не смотрел никуда, думал, вспоминал, анализировал, а потом увидел, как Лёха и Влад на пруду по льду ходят. Они просто шли. Чтобы по льду, да по настоящему, да по гладкому - я никогда не ходил, и они тоже. Лёха обернулся:
– Щеголь! Беги к нам!
И Влад крикнул.
– Иди к нам!
Я сложил руки рупором.
– Боюсь!
А они:
– Иди!
Ветер дул в мою сторону. Слава долетали. А до них мои -- не очень.
– Я же сказал: боюсь. Не пойду-у-у!
– кричу.
А Лёха мне:
– Да ты лёгкий, - понял, что я боюсь.
А Влад кричит - он уже у другого берега, пруд-то небольшой:
– Да. Тут мелко, если чё, - тоже не слышит ничего из-за ветра.
В общем, пришлось спускаться на лёд и идти. Да мне и самому хотелось. Мороз стоит уже дня четыре. Лёд был твёрдый. Даже сидел один рыболов у проруби где-то в отдалении. Я, если честно, впервые увидел как рыболов сидит у лунки, раньше только в фильмах. Я шёл, всё смелее и смелее. Ничего необыкновенного я не чувствовал. Ну: лёд. Но у нас шипы. Иду по-тихому. К Лёхе, к Владу. А они уже пружинили на льду, им надоело просто ходить на пятках. Они пытались на шипах промять лёд у того берега. Но я не камикадзе, я ж до берега ещё не дошёл. Я подходил к ним всё ближе. Посмотрел на рыболова. Тот сверкнул на меня очками. И мне сразу стало нехорошо. Хотя солнце вполне могло отражаться в его очках. Он сидел справа, а не, как тот ходок летом, слева от пруда. Пока я топтался, Лёха и Влад уже шли мне на встречу. И тут лёд подо мной треснул. Я увидел прозрачную фигуру очень красивого человека, он в воздухе был, я почувствовал что погружаюсь, но не в воду; какая-то вспышка, и - удивительное чувство лёгкости, как на каруселях, когда быстро вертится барабан, а я на цепных качелях закручиваюсь, и снова раскручиваюсь... Закручиваюсь и снова раскручиваюсь... Какая-то невесомость.
Я открыл глаза. Я сидел в сером мягком окутыващем кресле, даже не кресле, а в чём-то окутывающем. Первая моя мысль была: спокойствие. То есть я не внушал себе: спокойствие, только спокойствие, а я чувствовал себя совершенно спокойно. Ну совершенно. Я оглянулся. Комната, и арка. Я встал и пошёл к арке. Я прошёл эту арку и очутился на балконе. Впереди простиралось невиданное помещение. И вниз оно простиралось. Да! Я забыл сказать: всё было серое, шёлковое и бархатное. Я посмотрел вниз, под балконом. Вниз, вниз шло пространство, были видны этажи. Такое многоуровневое здание. Я посмотрел вперёд - всё было как в тумане, рядом мост, после моста - опять этажи, и комнаты, комнаты, комнаты, и тоже нет передней стены, только ограждающие балконы как мостики для ныряльщиков с вышки - всё видно, такие комнаты-ячейки. Пространство напоминало многоэтажку, громадину, которая была отстроена, но пока не заселена. В громаде тоже был мост, или кишка-тоннель, соединяющий два здания.
Воздух... Когда я ходил на физиопроцедуры в больничку делать электрофорез на сломанный палец, то иногда попадал в перерыв - шло время кварцевания помещения. Больные ждали у двери, а в процедурной комнате включали синюю лампу. Вот такой же был воздух. Он был чистый, запах, как после дождя и после кварцевания. Жизнь! Пахло жизнью! Мне показалось, что в здании напротив, в одной из комнат кто-то подошёл к балкону вдалеке. Так и есть. Та прихрамывающая девчонка, круглолицая, невысокая. Она шла под руку с тем продавцом, тело которого занял плывун... Я обернулся. Справа, в стене были отверстия, тёмные норы выходов. Не арки, а именно норы, дыры в стенах, от пола, где-то на метр высотой. Из одного отверстия выползла Ника. Действительно не вышла, а выползла. Встала передо мной.