По дорогам Вечности
Шрифт:
Благодаря скамеечным сплетням, Фолия Рейли прослыла у местных легкомысленной дамочкой, которая заигрывает с кавалерами и меняет их, как перчатки. Но мама не такая! Бабки любят придумать всякое, а потом верить в свою чушь и говорить внукам "тетя плохая, она ведет себя аморально, так что, не подходи к ней". Даже и не скажешь, кто первым пустил такой нелепый слух.
– Сынок, прекрати так себя вести, - у мамы не оставалось сил на то, чтобы повысить тон.
– Но они врут...
– не считаю, что должен был извиняться перед здешними "оккупантами
– Уверяю вас, миссис Рейли, хорошая порка поможет привить вашему сыну уважение к старшим!
– фыркнула та из бабок, что сидела на краю скамьи. Какая-то часть теснящейся под натиском подруг филейной части находилась на весу, но бабку, похоже, это не смущало.
Три другие старые туши, по-другому и не назвать, ибо каждая из них обладала телосложением моржа, с согласием закивали. Мне же, было неприятно это слушать, но, наверное, эти вредные кошелки, специально шли на провокацию, чтобы потешить себя зрелищем. В нашем дворе их все недолюбливали.
– Наверное, вы его неправильно воспитываете, - заметила бабка, что сидела в центре, она была самая морщинистая, и обладала ядовито-зеленой косынкой, цвет которой, попадая на солнце, заставлял глаза слезиться. Кроме того, безрукавное платье с красными горизонтальными полосками на синем фоне, никак не скрывало её комплекцию, а, наоборот, визуально увеличивало и без того не балерину.
Мама от такой наглости даже забыла о том, что сегодня получила по лицу от подвыпившего Веригуса, пытающегося заставить бывшую жену вернуться. Хоть глаза и оставались красными, всхлипнув, она с недоумением уставилась на старушку.
– То есть, вы считаете, что я плохая мать?
– казалось, еще чуть-чуть, и Фолия Рейли сорвется на них, словно злой, сторожевой пёс, у которого лопнула цепь. Сегодняшний день не собирался добавлять ей спокойствия.
Но обстановка лишь нагнеталась, а, вместо безысходности и обиды на Веригуса, к моей матери подступал гнев.
– Конечно, вы многое спускаете ему с рук. По-вашему, лишение ребенка сладкого тянет на настоящее наказание?
– бабка в платье с полосками пыталась научить Фолию уму-разуму.
– Вот я своего сына порола, на горох в угол ставила. Он ревел, закатывал истерики, но я была непреклонна, ибо ребенок должен получить по заслугам и понять, что его поступок был плох.
Представив картину, мне стало жаль бедного мальчика. Наверное, ее сынок слова лишнего сказать не может, никогда не гулял допоздна, не ползал по гаражам, да и друзей у него нет, потому что мать не позволяет водиться с людьми, которые на него плохо влияют. А, раз бабка вредная, то, по ее мнению, на бедного сыночка оказывают неподобающее воздействие все окружающие - и только одна она - такая вся хорошая, словно ангел. А поколачивала сыночка из любви родительской, потому что ей не все равно было, каким вырастет чадо.
– Ваш сын, случаем, не неврастеник?
– с сарказмом отозвалась моя мать, не понимая,
– Нет, он у неё юрист, правда, квартиру отсудил в центре Зебровска, - подала голос та старушка, что сидела рядом, зажатая с двух сторон. Из-под ее косынки торчали седые пряди, и этой женщине не нравилось тесниться на скамье, она боялась выразить недовольство подругам и потерять их уважение, если "взбунтуется".
Казалось, словно напряжение, царящее между сторонами, витает в воздухе и готово шибануть всех неслабым зарядом электричества.
– А ну, молчи!
– шикнула на приятельницу бабка в полосатом платье.
Но, перерасти во что-то более масштабное, словесная баталия не успела, ибо неожиданно раздался выстрел. Я вздрогнул, не понимая, что произошло, и оглянулся. Мама, прижавшись спиной к стволу тополя, зажимала правой рукой рану на животе. Вся ладонь ее была в крови, кровь капала на асфальт, кровь пачкала ее одежду. А я, находясь в ступоре, случайно поймал ассоциацию с соком раздавленной клюквы. Это зрелище казалось противоестественным, словно происходило не здесь - рядом, в жизни, а в телевизоре, в боевике, где стрельба - обычное дело.
Бабки вскочили с лавочки и обступили нас, одна из них завопила, словно сирена: "Тут человека убивают!". Но, только этим они и ограничились, глядя, как мама плавно съезжает спиной по стволу тополя, боясь убрать руку от ранения на животе. Женщины с детьми, которые до этого мирно играли на детской площадке, куда-то разбежались. А вокруг появилось три или четыре зеваки. Кто-то из них стал набирать скорую.
– Мама!
– чувствуя дрожь по всему телу, я все же смог что-то сказать.
Фолия Рейли обмякла, теряя сознание. Кровь течь не переставала.
Оважкин выполз из кустов малины, в его взгляде читался страх, а ролики болтались на шнурках, зажатых в кулаке.
Нет, это же всё не взаправду!
Наивно полагая, что брежу, я опустился перед мамой и встряхнул, но та не откликалась.
– Мама?
– Она жива?
– с беспокойством спросил кто-то из собравшихся вокруг.
– Мама...
– Отойди, пожалуйста.
Чья-то сильная мускулистая рука отпихнула меня от мамы, заставив подняться.
Над Фолией склонился мужчина в деловом костюме. Не боясь запачкаться кровью он стал прощупывать пульс раненой.
То, что сейчас происходило, до сих пор не казалось реальным. Встретившись с обеспокоенным взглядом Оважкина, я отвел глаза. Меня трясло.
Странно, но тогда в голове даже мысли такой не возникло: "А, что, если маму убили?".
Не помню, сколько все это продолжалось, пока не приехала скорая помощь. Толпа зевак, которая успела немного подрасти в своем количестве, расступилась.
– Полицию кто-нибудь вызвал?
– поинтересовался один из врачей.
– Да, они должны приехать, - ответил тот мужчина, что проверял пульс у мамы.