По дорогам Вечности
Шрифт:
Врачи погрузили маму в машину, потом посадили меня возле Фолии, и закрыли задние двери. Сквозь стекло было видно, как Оважкин стоит в толпе зевак, без обуви, в своих нелепых красных носках, и, оцепенев, смотрит на меня. Я заставил себя ему помахать на прощание и изобразил улыбку, приятель улыбнулся в ответ, и, наконец, решился подбежать к закрытым дверям скорой. Выкрикивая: "Все будет хорошо!".
Мотор завелся, и машина поехала. Оважкин побежал следом, он пытался мне что-то еще сказать, но слышно не было. Я бросил на него вопросительный взгляд, он остановился, и смотрел нам вслед, пока скорая не покинула двор, оставляя всё позади.
А дальше, когда прибыли на место, маму отправили в операционную,
Это место было наполнено людьми, стоящими в очереди в регистратуру, каждый из них собирался лечь сегодня в больницу, и добирался до места своим ходом. Так же, здесь маячили врачи, работающие в отделении. Длинный коридор, в который перерастал холл, был мне недоступен. Это я понял, когда пытался проникнуть дальше, но охранник не пустил. Пришлось вернуться на стул.
Люди вокруг шумели и маячили, их голоса сливались в один большой поток, и невозможно было ничего разобрать. Томительные часы ожидания ползли, словно улитка. Становилось страшно от неизвестности, а еще мучило безделье. Охранник пилил своим пристальным строгим взглядом, и я боялся подняться со стула, чтобы размять ноги. Казалось, еще немного - и я точно приросту к месту, пущу корни и стану большим фикусом, которому выделят отдельный красивый горшок и будут бережно поливать. Поглядывание на огромные белые часы, что висели на облупленной стене, не спасало ситуацию. Складывалось ощущение, что время застыло, что оно никак не хотело идти дальше, как будто обленилось. Я попытался устроиться удобнее, повернулся боком к окну, сложив ногу на ногу, положил локоть на спинку стула и подпер голову.
Мысль о том, что из этого длинного коридора никто не выйдет, и не скажет ничего про маму, что мне придется сидеть на этом стуле еще и ночью, и оставшийся следующий день, и вообще - целую вечность, очень пугала. Может, они никогда и не вспомнят, что я здесь сижу? Хотелось, чтобы мама вышла в холл, подошла ко мне и сказала, что все хорошо, и чтобы мы ушли. Эти все люди, что стояли в очереди, они такие чужие! Никто не подойдет, не обнимет, не скажет, что все хорошо, не заберет к себе, пока мама болеет.... Но мама очнется, она сообщит врачам, что сын нужен ей, она обязательно захочет увидеться. Ее вылечат, и мы поедем домой. Только, нужно дождаться.
Когда ко мне подошла низкорослая медсестра, у которой были короткие кудрявые волосы, за окном начинало темнеть.
– Мальчик, а что ты здесь делаешь?
– спросила она спокойным и теплым, словно мамин морс, голосом.
– Ты уже довольно долго здесь сидишь.
– Жду, - ответил я, вздохнув. Было ужасно грустно, от сложившейся ситуации, а еще страшно, что вокруг столько незнакомых людей.
– Может, тебе домой пойти?
Я помотал головой, хотелось взять и заплакать. Но я не позволил себе этого сделать, ибо медсестра подумает, что веду себя, как девочка. Да и вообще, никто про меня не забудет, мама скажет, что я ее сын, позовет к себе.
– А кого ты ждешь?
– мягко спросила медсестра, присаживаясь на соседний стул.
– Маму, Фолию Рейли, - тихо сказал я, не поднимая глаз и, разглядывая свои ногти.
Она понимала, что сижу здесь ужасно долго, почти целый день:
– Хочешь, я принесу тебе что-нибудь поесть?
Я повернулся к ней, пытаясь сделать так, чтобы выражение лица было недружелюбное, мама говорила, что нельзя принимать угощение от чужих людей, потому что никому в этом мире нельзя доверять, если ты этого человека совсем не знаешь. Вдруг он тебя отравить хочет?
Но выражение не вызвало у медсестры должного эффекта, да и враждебность в моём взгляде смешалась с невербальной просьбой, ибо, голод я все же чувствовал, а в животе предательски заурчало. Есть хотелось сильно,
– У меня в шкафчике есть два бутерброда с колбасой и сыром, - подмигнула медсестра, вставая.
Может, зря изображаю недоверие? Она же работает в больнице, а, значит, не собирается делать ничего плохого. Странно, но эта женщина излучала доброту, словно была кусочком солнечного лучика, спустившегося ко мне в этот ненастный день. Стоит ли отказываться от такой помощи?
– Если вы, правда, хотите поделиться, - начал я, смотря на нее снизу-вверх, невольно сглотнув, представляя, какая вкусная, должно быть, колбаса в бутерброде.
– Жди здесь, сейчас приду, - и она направилась в тот длинный коридор, куда меня не пускали, затем, помахав с улыбкой, растворилась.
А я остался ждать, голод напоминал о себе всё сильнее. Ведь поесть удалось только утром - овсянку. Лампа, располагавшаяся над головой, жужжала, мигая, и нагнетало ощущение чего-то жуткого. Обычно, такие лампы часто бывают в ужастиках. А это совсем не хорошо, ведь ты - десятилетний ребенок, и тебе очень страшно.
Прошло полчаса, во время которых можно было подумать, что медсестра обо мне забыла. Ну, это не удивительно, у нее же пациенты есть, им нужна помощь. Холл потихоньку пустел, но охранник не желал покидать свою позицию, намереваясь, когда закончатся часы посещения больных, выставить меня. А я ведь даже не знал, в какой части города нахожусь.
Мы редко покидали наш микрорайон, только если выбирались с мамиными друзьями на всякие городские праздники или чьи-то дни рождения. Обычно все заканчивалось тем, что шумная компания шла в их излюбленное кафе, где оставляли меня с сопливым ребенком друзей мамы, в детской комнате. Ребенок был гораздо младше, принимался складывать башенку из кубиков, а потом, когда ему надоедало, драться с другим малышом из-за солдатика, потому что сынок друзей мамы был агрессивным и жадным, пытался отбирать игрушки у других. Почему-то взрослым казалось, что я хорошо приглядываю за маленькими, ведь их нельзя было оставить с бабушками, когда выбираешься на встречу с друзьями! У маминых подруг не имелось детей моего возраста, тех, с кем интересно играть. Их отпрыски либо были очень маленькими, либо ходили в старшую школу. Благо, тех, кто был старше, я не видел. Но вот малявку с собой брали часто. Устроившись в углу комнаты на полу, стащив со столика для рисования листок и парочку карандашей, я принимался водить ими по бумаге, пытаясь абстрагироваться от возни мелкотни. Зачем меня-то запирать здесь с ними? Мог бы и за столиком вместе с взрослыми сидеть! Сквозь пластмассовые перегородки, ограждающие "детскую комнату" от зала со столами, я видел, как вошли женщина с девочкой, чуть младше меня, и две подруги этой женщины. Они не пытались избавиться от девочки, отправив её сюда, ведь это загон для малышей! Наверное, только со мной так поступали, и это было обидно. Поэтому, я не любил эти мамины вылазки по праздникам, и старался сделать так, чтобы она меня не брала. Специально проказничал, чтобы позлить, ибо тогда, думая, что таким образом наказывает, мама уезжала одна. Ну, а я, почувствовав свободу, звал друзей: Оважкина с Флорой, и мы бесились, чудом не переворачивая квартиру вверх дном....
– Вот, держи, - медсестра выполнила своё обещание, вернувшись с двумя бутербродами, завернутыми в пакетик.
Она щедро протягивала этот пакетик мне, а я, почему-то, медлил его брать. Затем, переборов свою мнительность, я взял бутерброды и быстро развернул их, жадно надкусывая тот, что был сверху. Колбаса, сыр, масло и черный хлеб давали убийственно-вкусное сочетание, казалось, что это был самый лучший бутерброд в мире. Прожевав, я вспомнил, что медсестра до сих пор смотрит, и чуть не поперхнулся, когда глотал.