По дороге к высокой башне. Часть третья
Шрифт:
Молодой воин тяжело вздохнул.
— Ты, правда, хочешь, чтобы я передал ему твои слова?
— Конечно.
Самон сокрушенно покачал головой.
— Глупец! Король доверяет тебе. Он оказал тебе великую честь, а ты несешь всякий вздор. Если я расскажу Бибону о нашем разговоре, он сотрет тебя в порошок. Неужели ты не боишься его гнева?
— В тот день, когда я предам свои убеждения и веру, боги жестоко покарают меня. Что мне гнев человеческий по сравнению с их наказанием?
Я положил амулет на стол.
— Ты можешь забрать реликвию с
Самон протянул было руку, но потом резко отдернул, словно боялся обжечься.
— Я не вправе отменять решение короля, — сказал он, — если он выбрал тебя, значит, так тому и быть. Он знает, что делает. Я передам ему твои слова и не думаю, что они его обрадуют.
— Такое возможно, — согласился я.
— Так ты возьмешь амулет? — спросил Самон.
— Конечно, — ответил я, взял реликвию со стола и повесил себе на шею, — я верный слуга короля и я люблю Бибона не меньше тебя.
— Тогда зачем ты наговорил мне с три короба, — взорвался Самон, — неужели нельзя было обойтись без всей этой монашеской чепухи?!
— Нет, — сказал я, — никак нельзя.
На рассвете Самон покинул монастырь, примкнув к группе паломников возвращавшихся в Паус.
Минула осень, прошла зима, над степью пронеслись молодые весенние ветры. Сначала робко, потом все сильней наливались в бескрайних полях сочные травы. Монахи и отправленные им в помощь послушники с утра до позднего вечера, словно муравьи копошились на огородах. Земля, орошенная кровью и потом защитников королевства, готовилась дать богатый урожай. Скоро на месте великой битвы поднимется рожь, кукуруза, овес и ячмень. Пусть и на время, но смерть все-таки отступила, чтобы дать дорогу новой жизни.
— Меня беспокоят твои раны, — сказал Холин, — до ставки великого хана идти не меньше месяца.
Мы расположились на смотровой площадке, чтобы отсюда с высоты наблюдать за полевыми работами. Я запретил разбивать огороды под стеной, поэтому земледельцы трудились далеко в поле. Отсюда они казались крошечными черными букашками. И все-таки я видел и понимал, как идут работы. Хорошо представляя раскинувшиеся передо мной угодья, я угадывал, в каком месте и в какое время монахам потребуется помощь. Недаром в детстве я сам не покладая рук трудился в поле, подгоняемый хворостиной Химона.
— Ничего, — беззаботно ответил я, — доберусь как — нибудь.
— Сколько с тобой пойдет людей?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Обоз собирают в столице. Говорят, он так велик, что когда первые носильщики выходят за ворота, последние еще только поднимают груз на площади у королевского дворца.
— Врут, небось? — удивился Холин.
— Конечно, врут, — согласился я и немного подумав, добавил, — обычно с караваном идет около сорока носильщиков и столько же солдат. Вот и считай.
— Король даст тебе своих гвардейцев?
— Вот уж нет, — я рассмеялся, представив себя в окружении черных воинов, —
— Как и те, что пошли с тобой за покойным владыкой Фифоном?
— Надеюсь.
Никто не сможет заменить мне Ругона и остальных. Я потерял столько друзей, что из них можно было бы составить целую армию. Но может быть и те, кто придет им на смену не так уж плохи? В конце концов, старики всегда говорят, что в пору их молодости деревья были выше, мясо сочнее, а вино крепче. Вот только я еще совсем не стар.
— Не знаю, — ворчал Холин, — отправят с тобой каких-нибудь зажравшихся маменькиных сынков, которые и меча в руках не держали.
Я отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Холин никогда не любил дворян и обычным стражникам доверял намного больше. В этом не было ничего странного. Он родился и вырос в квартале городской стражи.
— Ну, так иди со мной, если другим не доверяешь, — предложил я.
В свое время бывший разбойник провел несколько лет у кочевников в плену, поэтому сейчас даже слышать не хотел о путешествии в степь.
— Может, и пойду, — неожиданно заявил он.
Я не стал его отговаривать. В дальнем походе Холин очень бы мне пригодился, но я считал, что он просто болтает. Когда дойдет до дела бывший разбойник, скорее всего, передумает.
Я свесился через ограждение и крикнул одному из старших монахов:
— Пора, брат Тутон! Отправляй!
Внизу во дворе засуетились готовые к выходу послушники. До поры они прятались в тени под стеной, но сейчас настало время навьючивать на плечи тяжелый груз. Заскрипели ворота, и из монастыря потянулся караван, который доставит земледельцам бурдюки с водой. Без такой помощи работающим в поле не обойтись. У монахов носильщиков нет. Все и всегда нам приходилось делать самим.
— Я начистил твои доспехи, — неожиданно сказал Холин, — без них в степи делать нечего.
— Я же владыка, — возмутился я, — мне теперь латы ни к чему. Меня боги от всех бед защищают.
Бывший разбойник хмыкнул и подозрительно покосился на меня.
— Может быть, тогда короткую кольчугу? У меня есть одна. После великой битвы бывший хозяин преставился, вот я ее и припрятал. Ее под одеждой видно не будет.
— Кольчугу можно, — милостиво разрешил я, — и еще положи в мою котомку жезл, и побольше порошка с кругляшами.
— Вот так бы сразу, — проворчал Холин, — а то корчишь из себя святошу.
Я не ответил. День перевалил за середину, и солнце палило нещадно. Лето в этом году выдалось жаркое. Если здесь так припекает, что же ждет нас в пути? По слухам королевский караван с выкупом для хана уже вышел из столицы, значит, скоро носильщики будут здесь.
Отправленные с посланием в степь гонцы вернулись не все. Половина сгинула в пути. Кого-то погубила чужая земля и незнакомые тропы, кого-то не пропустили кровожадные племена, но несколько человек добрались до ставки великого хана и передали послание. Меня ждали.