По городам и весям: путешествия в природу
Шрифт:
Большой резонанс был вызван «делом о детском картофеле». В школы и детские сады начали поставлять чищеный картофель, а чтобы полуфабрикат не чернел, не терял вида при транспортировке, его стали обрабатывать бисульфатами. Гильберт предупредил о канцерогенной опасности, связанной с потреблением в пишу этих химикатов. Дети перестали есть картофель. Предприятия, оказавшиеся на грани разорения, снизили дозу бисульфатов с восьмисот миллиграммов на килограмм продукта до четырехсот для начала, а потом до двухсот миллиграммов, взялись обрабатывать продукт аскорбинкой, что давно им рекомендовалось, но обходилось дороже…
— Погоня за прибылью, за наживой, — говорит мне Бьорн Гильберт, — вот источник пищевого загрязнения. Сотни не проверенных строгой наукой добавок потребляем мы с пищей,
— Нет, не слыхал, — говорю я, поражаясь неистощимой энергии и въедливости этого молодого — ему еще нет тридцати — человека, сидящего передо мной.
— Понимаете, в мире сейчас развита громадная индустрия отбеливающих веществ. Нет, нет, не стиральные порошки, а отбеливатели. Я установил, что они не моют, а лишь отбеливают, маскируя грязь. В Швецию ввозится в год на десять миллионов крон отбеливателей, и применяются они всюду, вплоть до прачечных, стирающих детские пеленки. Следы этих веществ были найдены в районах текстильной промышленности и даже на рыбных промыслах. Я опубликовал свое исследование, в котором доказывал, что отбеливатели вызывают у людей аллергические явления и могут даже нарушить генетический аппарат наследственности. Фирмы всполошились, опасаясь за судьбу своих миллионов, прислали ко мне представителей из ФРГ и США, предложили сотрудничество, приглашали к себе, чтоб за их счет пожить в самом дорогом отеле и подискутировать. Они тут узнали, — Бьёрн обвел веселыми глазами комнату, смущенно взъерошил белесые волосы, — что я средний швед и живу, значит, средне. Никуда я не поехал. Спросил: «Вы можете предложить эти вещества пищевой промышленности, чтоб, например, сделать рис или сахар белее белого?» — «Нет», — отвечают. Я показываю им их же материалы. «Видите ли, — смутились они, — мы имели в виду нецивилизованные страны». Я попросил их удалиться…
— Трудновато одному? — спросил я.
— Из жалоб ничего позитивного не извлечешь, хотя, правду сказать, я огорчился, когда узнал, что меня лишили в университете пособия на научные исследования.
Огорчился… Это было сказано мягко. Бьёрну Гильберту довелось выдержать настоящую битву, столкнуться с непониманием, злобной клеветой, сознательной компрометацией его научной и общественной деятельности. Руководство Высшей сельскохозяйственной школы заявило, что «если Гильберг думает продолжать свои пугающие истории, то он будет чувствовать себя лучше в каком-нибудь другом месте». Затем был объявлен отказ в финансировании научной темы, которую Бьёрн считал очень важной и многообещающей — он намеревался продолжить свою работу с одним из видов азотопривлекающих бактерий, чтобы повысить урожайность бобовых и их сопротивляемость засухе. С недоумением и возмущением Бьёрн узнал, что тема не утверждена, — слишком, дескать, она локальна, потому что касается белковой проблемы только развивающихся стран. Общественность выступила в защиту ученого, а на обвинения в том, что он еще не провел ни одного серьезного научного исследования, большая гётеборгская газета сообщила, что в отличие от многих молодых шведских исследователей Гильберг за последние годы опубликовал в известных международных специальных изданиях шесть научных работ, что он читал лекции на заседаниях Всемирной организации здравоохранения ООН, в американском университете в Бомбее и приглашен с той же целью в одну из высших школ Нью-Йорка.
На прошение Гильберга об отпуске средств для исследований ответило отказом и министерство. А вскоре одна из компаний предложила Гильбергу работу и сорок тысяч долларов годового содержания — в пять раз больше, чем он получал ранее. Бьёрн категорически отказался, заявив, что он хотел бы служить обществу, народу, а не корпорациям. И так слишком много ученых, получающих жалованье от компаний и хранящих гробовое молчание, хотя они прекрасно знают наши пороки в области эксплуатации окружающей
— А я не стану молчать, — спокойно говорит мне Бьёрн Гильберг и смеется. — Знаете, эти телевизионщики даже передачу организовали под названием «Человек, который не хочет молчать». Собственно, это и послужило предлогом для отказа в финансировании моей работы… Но я не один, нет! Есть у нас газета, есть «Мильё-Центр», который положил начало сотрудничеству всех ученых по проблемам окружающей среды. Создано более ста групп, состоящих в основном из молодых людей.
— Чем они занимаются?
— Локальными вопросами. Вы слышали о том, как приостановилось незаконное строительство бумажного комбината на побережье в Лахольмсбуктен?
— Знаю.
— Это они… Иногда их методы спорны, скандальны.
— Например?
Бьёрн рассказал, как собрали они однажды по придорожным кустам и кюветам мусор и выложили его на обочины дорог, чтобы шведы увидели, какая у них грязная страна. Необычно, конечно, и полиция изъявляла недовольство, только начинать с чего-то надо было, чтоб поднять народ и «почистить Швецию». В дни работы конференции ООН по окружающей среде в одной из стокгольмских витрин лежала пластмассовая «Мадам Швеция», утопая в отбросах — бумажном мусоре, жестяных банках из-под пива, синтетических и стеклянных бутылках.
Проблема использованных бутылок, кстати, становится в Швеции и некоторых других странах очень острой. В Америке, например, за двадцать лет производство таких бутылок на душу населения возросло в пять раз. Шведы выбрасывают за год шестьсот миллионов пустых бутылок, и Бьёрн Гильберг говорит, что если по этому показателю Швецию догонит, скажем, Индия, то там будут выбрасываться почти пятьдесят миллиардов бутылок в год! Так вот, «полевые биологи», как называют себя эти молодежные группы, чтобы обратить внимание на проблему бытовых отходов, договорились весной провести по всей Швеции своего рода субботник. За один день 15 апреля они собрали десятки тысяч бутылок и доставили их почтовыми отправлениями в четыре адреса — правительству, главному производителю, министерству сельского хозяйства, Управлению по охране среды. Курс акции компаний, производящих бутылки, понизился, а владельцы предприятий заявили, что, если они, прекрасно понимая проблему и страсти молодежи, прекратят выпускать эти бутылки, их начнут выпускать другие. А генеральный директор Управления по охране среды Вальфрид Паульсон отметил, что это была великолепно организованная работа, только не следовало посылать почтой столь негигиеничные вещи, лучше б на свалку…
— Это верно, — говорит Гильберг, — что большая часть нашей молодежи лишена идеалов и заражена мещанским мировосприятием. А во время нашей работы мне радостно было наблюдать, как в самых равнодушных и, казалось, бесполезных для общества парнях пробуждается интерес к большим вопросам жизни, экономики, как они начинают на фактах познавать пороки нашего социального устройства, практически бороться с эгоистичностью компаний, бюрократической закоснелостью учреждений, как они становятся политически зрелее и нравственно крепче…
Дарю Бьёрну Гильбергу кедровые шишки, советую, как прорастить семена, и выражаю надежду, что Упсала станет третьим городом Швеции, в котором будут расти сибирские кедры.
— А первые два? — Бьёрн с интересом рассматривает шишки.
Рассказываю, как мне посчастливилось обнаружить на севере страны кедровую рощицу, посаженную около двух веков назад, обещаю, что непременно напишу о ней, и вспоминаю о «Кедрограде» — давней серьезной и увлекательной затее нашей молодежи. Тогда я принял участие в зачине этого дела, очень нужного нашему лесному хозяйству. И вот один из первых кедроградцев, лесоустроитель Николай Телегин, с которым мы когда-то столько бродили по алтайским горам и тайге, стал за это время кандидатом наук и работал последние годы нашим лесным атташе в Стокгольме. В начале своей дипломатической службы он привез из Горного Алтая десяток саженцев кедра, проверил их на акклиматизацию у лесничего короля и высадил вокруг советского посольства. Прижились… Лулео, Стокгольм, а теперь вот Упсала.