По нам плачут гангстеры

Скередикэт Герман

– Маркус? – Хван выглядел встревоженным. – Все нормально?

Нет, они не лучшие друзья. Больше не лучшие друзья. Маркус молча развернулся на пятке и пошел обратно. Он слышал, как Хван звал его, но продолжал спускаться, преодолевая ступеньки. Обувшись со скоростью света, бежал так быстро, как был способен. Придя домой, Маркус проигнорировал вопросы мамы. Он заперся в своей комнате, положив обе ладони на дверь. Все тело трясло. Плечи и грудь вздымались от глубоких вдохов. Маркус пытался успокоиться, но у него не получалось. Паника пробрала до самых костей, жадно вгрызалась в них. Его знобило. Шатаясь, вышел в середину помещения. Он схватился пальцами за волосы, больно оттягивая их. Этого

быть не может. Только не Хван. Только не он. Ему всего лишь показалось. Маркус все придумал. Навоображал себе невесть что, верно? Или… Или нет? Или он – просто безмозглый? Просто безмозглый, который… Втюрился в лучшего друга…

Маркус осел на пол. Теперь он разбит. Словно по нему проехался танк или автобус сбил. Что делать? Как им общаться дальше? А вдруг наваждение пройдет? Тогда, все должно вернуться на круги своя. Но что-то глубоко в груди подсказывало, что такому не бывать. Маркус вляпался. Он очень крупно влип, погрязнув в запретном чувстве.

Глава Вторая. Ты забрался мне под кожу.

эра распустившегося цветка

В слабо освещенной комнате с изумрудными стенами находились трое: два джентльмена и одна дама. Дама сидела напротив них в большом кожаном кресле. Ее платье цвета спелого персика сочеталось с красноватой кожей. По плечам струились черные волосы, словно драгоценный агат, а глаза проницательные. Высокие скулы и острый подбородок придавали ей твердости. В прядях шевелюры, где заплетены несколько косичек, проглядывались птичьи перья. Перья являлись символом воинственности у того народа. Легенда передавалась от бабушки к матери, от матери к дочери, пока не дошла до нее…

– Меня зовут Саманта, – произнесла женщина. – Мать назвала в честь цветка «Лантана». Один из видов так кличится. Хотите знать, почему? Конечно же, хотите, куда вы денетесь? Моя семья, что пережила истребление коренного народа Элизиума, чудом сумела выстоять и дожить до двадцать первого века. Лантану называют «горем колонизаторов». Сколько бы фермеры не пытались от нее избавиться – не выходит. Многие считают «Лантану» простым сорняком, пока не увидят ее в цветении. Тот невзрачный стебелек, который медленно набухает в бутон, а потом раскрывается в несусветно прекрасное нечто. Мой любимый сорт меняет цвета при жизни. Сначала цветок неопытно зелен, потом впитывает силу светила и перенимает желтизну, затем сгорает от его лучей в оранжевый, а на пике красный как кровь.

– Мы знаем, как Вас зовут, – перебил ее один из посетителей. Он был очень учтив и явно питал к ней особый интерес, – но теперь знаем, почему ваш синдикат носит имя «Лантана». Вы любите цветы?

– Я уважаю природу, – уточнила. – Уважаю то, что было до рабства, набегов и заводов, которые забили воздух трупным ядом умирающей цивилизации.

– Я готов взорвать все заводы ради Вас, Саманта, – мужчина, который представил как Камилло, был лидером иной банды, что пришла на переговоры. Он подался вперед, беря ее руку, и поцеловал в перстень с изображением волка. – Все трупы будут закопаны, яды разбавлены. Я открою Вам новый мир, где «Лантана» и «Касаматта» танцуют вместе под венцом истинной вольности. Чего Вы хотите? Любые дары поднесу лично к Вашим ногам, госпожа Саманта.

Саманта ухмыльнулась. Ей льстили эти слова – в том их предназначение. Медовые речи, заполняющие уши; разгоняющие мысли, как крыло аиста отмахивается от туч. Второй гость притаился, невольно наблюдая за их баталиями, от которых несло дешевой страстью. Он поправил пыльно-серый пиджак. Его голубые глаза напоминали лед. Он был холоден не только внешне, но и внутренне. Кажется, мужчина заскучал в компании двух персон, что неистово интересовались друг другом. Скрипнула дверь. Кто-то поставил недопитый бокал игристого на тумбочку. По шагам гость определил дорогую марку обуви – каблук стучит иначе, более звонко и четко.

Из-за его спины выплыла фигура. Мужчина поднял глаза, но так и не сумел отвести их. Мимо прошел высокий парень. Платиновый блонд уложен строго назад, лишь пара прядей выбились на открытый лоб. Он был одет

в алую рубашку, что доставала до колена, больше напоминающая платье. Пояс обвился вокруг талии, приглаживая ткань по линии силуэта. Даже черные брюки от дизайнерского бренда, что уж говорить об обуви. Парень одет с иголочки, словно каждое посещение публичного места – это выход в высший свет. Заметив на себе заинтересованный взгляд, он обернулся. На лице сияло золото, будто слезы благословленных античных статуй. Мерцание не смотрелось вульгарно или пошло, оно лишь оттеняло теплым равнодушие молодого человека. Он остановился подле Саманты, наклонился к ней. Женщина прошептала всего пару слов: тише, чем звучит полет совы на охоте. Выслушав просьбу, Хван выпрямился. Он вновь встретился глазами с одиноким гостем и произнес:

– Dolly omi, – «Милый мужчина». – Parlare? – «Поговорим?».

Он не использовал склонения и не оформлял предложение по правилам. Хван не знал языка гостя, но успел изучить другой – полари. Тот зародился еще во времена, когда карали за однополые связи и отношения. «Лавандовый язык» так и остался бы незамеченным для Лима, если бы не одна песня Дэвида Гарди. Копаясь в переводе, он набрел на интересную статью. Кто бы мог подумать, что «выученное однажды пригодится дважды». «Она любит меня» попала в его плэйлист, как и несколько словечек, переделанных на лад Полусвета. Он думал, что повесится, пока будет бороздить интернет в поиске адекватного толкования. Часть песни использовала вымышленную речь для произведения «Пляшущий мандарин». Гарди обожал эту книгу, а Хван чуть не возненавидел Гарди.

Протесты, бунты и искусство всегда шли бок о бок. Гарди писал, как долбит наркотики и спит в полицейском участке, нанося макияж и щеголяя по сцене на каблуках и с гитарой. Он – легенда. Он – плевок в лицо общества, икона восстания, захватившая весь мир. Даже утомившись от поиска значений куплетов, Хван не мог выключить пластинку, что крутилась на проигрывателе.

– Как твое имя? – мужчина смотрел на профиль Хвана, находящегося в паре метров от него. Двое кружили около бильярдного стола, будто коршуны вокруг туши буйвола.

– Ты не запомнишь.

– Сколько лет?

– Знать такое – лишнее.

– Красивый акцент, – гость хмыкнул, получая не красноречивые ответы, что, на самом деле, вполне его устраивало. – Откуда приехал?

– Не важно.

Наконец-то Хван замер. Гость приблизился, встав напротив и положил ладонь на ребро мебели:

– Тогда, сразу к делу? – мужчина расстегнул пуговицу, снимая пиджак. Он отшвырнул элемент гардероба в сторону, позволив вещи упасть на ковролин. Хван даже не шевельнулся. Казалось, если нападет шторм, он так и останется на месте как вкопанный. – Но я нетерпелив, и собираюсь хорошенько отодрать тебя.

– Ого, – в голосе Лима не проскользнуло и намека на эмоции. – Как прямолинейно.

– Тебя смущает этот факт?

– Ни капли.

– В таком случае, знай – ты чертовски меня заводишь. Оприходую так, что ходить не сможешь.

Хван пропустил легкий смешок, но тут же вернул на физиономию безразличность:

– Интересно. Но играем по моим правилам.

– Ты – доминант?

– Хватит глупых разговоров. Закрой глаза.

Гость послушно опустил веки, предвкушая интересную часть. Он слышал, как Хван сделал шаг назад. Потом что-то щелкнуло, а дальше – моментальная смерть. Пуля, выпущенная с расстояния вытянутой руки, врезалась в лоб, убив на месте. Тело ослабло и рухнуло на пол. Кровь побежала элегантной струйкой, пересекая висок. Лим делал так уже десятки раз. Он убрал револьвер обратно, под подол рубахи, и поправил пояс. Хван внимательнее осмотрел мертвеца. На лице у кого застыл испуг. Говорят, перед смертью человек обделывается. Хорошо, что тот даже не подозревал о своей кончине – хлопот меньше. Хван переступил через него, сцепив пальцы в замок за поясницей. Покидая комнату, он шикнул вслед трупу: