По обе стороны горизонта

Аванесов Генрих Аронович

– Добро пожаловать ко мне в гости, – Генерал жестом показал нам на крыльцо.

Мы вошли в дом и сели в кресла в большой гостиной. Здесь царил полумрак, на фоне которого наши белые костюмы казались особенно яркими. Генерал остался стоять:

– Давайте знакомиться заново – Алонсо Де Лас Торрес – прошу вас так и величать меня в дальнейшем.

Мы дружно расхохотались. Генерал выдержал паузу, потом, чуть презрительно, сказал:

– Хватит смеяться, мальчишки. Это вы чилийцы липовые, – он бросил на стол два паспорта, – а я настоящий Алонсо. Можете посмотреть мой паспорт. С ним я уехал из Испании в1937 году, через полгода после того, как франкисты пришли к власти. Дела задержали важные. Франкисты за мою голову хорошие деньги посулили, а если живого поймают, то казнить собирались на гарроте. Знаете, что это такое? – Нет, мы не знали. – Гаррота – это такая миленькая штучка – металлический ошейник с винтом. Человека сажают в кресло, к которому ошейник прикреплен, и начинают медленно удавливать. Видел я такую казнь. Мерзкое зрелище. Испанцы вообще во

времена инквизиции сильно преуспели в изощренных пытках и казнях. Франкисты любили пользоваться опытом того времени. Но на мне это попробовать им не удалось, как видите. После Испании я еще много, где побывал. В Москву вернулся только в 1953 году. Хорошо, что после смерти Сталина. Мне повезло, что так поздно, а то великий вождь мне бы не дал до сегодняшнего дня дожить.

Мы перестали смеяться. То, что он говорил, было похоже на правду и вызывало уважение. Нетрудно было догадаться и о том, что в годы его испанской эпопеи ему было слегка за двадцать. Значит, его родители перенесли те же испытания, что и наши, и это могло вызвать в нем такие же бурные эмоции, как и в нас.

Алонсо, между тем, снова призвал нас к вниманию. Он сказал, что хочет дать нам вводную. На это ушло у него около часа, и за это время он успел сказать очень многое.

Он начал с того, что мы теперь оба действительно граждане Чили, и наши паспорта самые, что ни на есть, настоящие. В Чили, помимо коренного населения, всегда было много европейцев. Так вот, мы чилийцы английского происхождения. Я – Девид Дейл, а Серега – Майкл Форстер. Мы бежали от режима генерала Пиночета. Мы оба вполне обеспеченные люди. У каждого из нас есть приличный счет в банке. И это не легенда, а чистая правда. Что-то около девятисот тысяч долларов у каждого. С такими деньгами здесь можно жить безбедно, наверное, всю жизнь. Вы уже купили по домику в этой же резервации, куда вы отправитесь после нашей беседы. Почему в резервации, да потому, что почти все белые в этой стране апартеида вынуждены жить так, чтобы иметь возможность защититься от черного населения. Оно, мягко говоря, белых не жалует. Белые тоже не любят черных, но отсюда не уезжают, так как здесь созданы прекрасные условия для бизнеса. Кроме того, здесь добывают алмазы и множество других полезных ископаемых, включая уран. Так что белые зубами держатся за эту страну. Строят себе подобные этому городки, нанимают охрану. В шутку, конечно, они называют их резервациями. Он обещал нам позже прочитать подробную лекцию по экономическим и внутриполитическим вопросам этой страны, а пока поговорить еще о нас, имея в виду и себя.

Он рассказал нам о своем старом друге, с которым вместе учился и был в Испании. Потом судьба еще не раз сводила их в зарубежных операциях, но в Москву они возвратились с разницей почти в десять лет. Оба заняли важные посты в комитете, занимаясь разными направлениями, но поддерживали, хоть и редко, личный контакт. Оба были озабочены перспективами дальнейшего развития страны, видя со своих высоких позиций фактическое состояние дел. Его товарищ решил сделать обобщающий ситуацию доклад и представить его одновременно практически всему руководству страны. При этом он знал, чем это должно кончиться лично для него и для его близких знакомых. Он достал из кармана вырезку из одной из центральных советских газет. Рядом с портретом в траурной рамке был помещен некролог, в котором говорилось, что боевой генерал, верный сын ленинской партии скоропостижно скончался, но память о нем будет вечно жить в наших сердцах.

– Обратите внимание, – сказал Алонсо, мы старались привыкнуть называть его так, – под некрологом нет подписей Брежнева и членов Политбюро. На бюрократическом языке это означает, что человек находится в опале. Такая же участь должна была ожидать и меня, а по цепочке знакомств и вас. Наше ведомство никогда не любило сюрпризов. Вот и старается всегда сразу вырезать семя под корень. В этом наши азиатские корни.

Теперь вам должно быть понятно, почему вы здесь, – грустно закончил он эту часть своего повествования.

Выслушав Алонсо, мы не поняли, пожалуй, самого главного: в чем суть героического поступка его товарища. По нашему мнению, руководство страны должно было быть и так хорошо осведомлено о том, что творится на его просторах.

– По сути, вы правы, – ответил он, – постараюсь объяснить. Во многих сказках шах или его верховный визирь, или они оба, переодеваются простолюдинами и идут на базар, чтобы услышать, что люди говорят об их правлении. Когда великий правитель возвращался из такого похода, то у него был выбор: последовать пожеланиям народа или отрубить головы тем, кто говорил о недостатках. Мудрый правитель всегда стремился выполнить разумные требования своих сограждан. А властный и жадный рубил головы. Советская власть с самого начала взяла курс на террор, на устранение следствия, а не причины, загнала очень многие болезни общества внутрь, создавая все более и более сложную ситуацию и в общественных отношениях, и в экономике. После Сталина эти процессы только усиливались. В демократических государствах мнение общества доводится до сведения руководства через прессу. Ему остается только анализировать то, что каждый день ложится им на стол. Результативность их деятельности подтверждается или опровергается на выборах. Ими дается оценка работы правительств и парламентов. В тоталитарном государстве такого инструмента нет, и его функции автоматически берет на себя внутренняя разведка. Таким образом, в тоталитарном государстве одновременно уживаются, как

минимум, три правды: одна для народа – ее несет в массы официальная пропаганда, вторая, наиболее объективная, ее-то и собирает разведка, и третья – непонятная и никому неизвестная, которая складывается в головах руководителей. Последние не знают объективной правды, поскольку на ее пути стоит бюрократический аппарат, который дозирует информацию, идущую от разведки к руководству. На самом деле, все еще более сложно, чем я говорю, но факт остается фактом: из-за неэффективного руководства сразу после революции была подорвана и так и не восстановлена продовольственная безопасность страны. Многие неудачи в войне, особенно в ее начальный период, обусловлены искоренением по политическим мотивам руководящих военных кадров, инженеров, конструкторов, интеллигенции и неспособностью правильно оценить реальную боеспособность собственных вооруженных сил. Потом, уже после войны, государство сохранило производство в структуре, очень близкой к военному времени. Это шло и идет в ущерб населению и, как ни странно, в ущерб обороноспособности страны. Заводы в массовом количестве продолжают выпускать устаревшее вооружение. Одновременно в непропорциональных размерах строятся атомные подводные лодки и межконтинентальные ракеты. Все это высасывает соки из экономики и, в конечном счете, подрывает ее основы, то есть наносит неоценимый ущерб государству, который может привести его к краху. Неважно, какому: военному, политическому, экономическому. Вот все это и было изложено в записке.

Мы начинали понимать. Многое из того, что было сказано, в миниатюре соответствовало нашему личному опыту. В школе минутная оплошность Сереги была превращена одним демагогом чуть ли не в заговор. Страх заставил умных людей, которые все по отдельности были против того, чтобы ошельмовать Серегу, вместе проголосовать за это, поломав его будущее. Мне не удавалось внедрить свои разработки, они несли не нужную никому правду о количестве выпускаемой продукции. В то же время инструмент дополнительного контроля над человеком – мой радар – был принят "на ура".

Картина постепенно вырисовывалась и давала дополнительный повод для тоски. Государство, страна, которую мы искренне считали своей, на поверку представало перед нами монстром, пожирающим собственных и верных ему детей.

Было поздно. Мы устали от свалившихся на нас перемен и новой информации. Алонсо проводил нас к нашим новым жилищам. Ими оказались два маленьких домика, стоявшие друг против друга по обе стороны дороги. Каждый из них имел на первом этаже кухню и большую гостиную, служившую одновременно и столовой. На втором этаже находились две спальни. Около дома был навес для машины. Под ним было пусто. Все окна в доме были забраны стальными решетками. Такая же решетка защищала изнутри входную дверь. Мебели было мало, и она не отличалась изяществом, но была функциональна.

Я сразу лег спать. Ночью мне снились кошмары, когда, наконец, проснулся, то увидел, что в комнату заглядывает солнце. Настроение улучшилось, и вскоре я вышел на улицу. Оказалось, что мои коллеги уже встали и сидят на скамеечке у входа. Все выглядело вполне по-деревенски. Мы сразу вспомнили, что вчера за разговорами так ничего и не поели, и отправились завтракать в ресторан. Алонсо, очевидно, неплохо знал город. Во всяком случае, уже минут через пятнадцать мы входили в тенистый сад, в котором были расставлены столики. В меню европейские названия блюд соседствовали с местной экзотикой. Я решил не экспериментировать и выбрал что-то европейское, оставив знакомство с местной кухней на потом.

После завтрака мы поехали в автомобильный магазин. Здесь было множество машин производства чуть ли не всех стран мира, но все они были неновые. Оказалось, чтобы купить новую, ее надо было заказать и ждать неопределенное время. Страна была в экономической блокаде, правда, не очень строгой. Таким образом мир боролся с апартеидом. Я не захотел ждать и выбрал себе простую и надежную машину, каких в этом городе было много – Лендровер под брезентовым верхом. Машина была нестарая и выглядела вполне свежей. Майкл выбрал себе небольшой Фиат. После этого мы расстались до вечера. Алонсо с Майклом уже на двух машинах отправились домой, а я решил покататься по городу и его окрестностям. Я легко освоил географию города. Его карта прочно угнездилась у меня в голове. После длительного пребывания взаперти у меня появилось щемящее чувство свободы. Абсолютно полной, ничем не ограниченной свободы.

Разъезжая по городу, я делал для себя кое-какие наблюдения. Например, везде, где жили, работали или просто появлялись белые, было полно охраны. Охранниками были здоровенные парни, сплошь чернокожие. Одетые в черные шорты и такие же рубашки, они выделялись в пестрой толпе, в которой вообще не попадались белые лица. Белые перемещались по городу только в автомобилях. Зато в магазинах, а их было немало в центре города, черных лиц не встречалось. Кое-где на небольших площадях и скверах я видел импровизированные базары. Там торговали чернокожие. Их товаром, в основном, были фрукты. Они приветливо махали проезжающим машинам, зазывая что-нибудь купить. Невольно у меня появилось желание сделать это, но помешало отсутствие наличных денег. В конце концов, я заехал в большой ресторан и со вкусом пообедал. Потом вернулся домой и увидел, что Алонсо с Майклом куда-то собрались. Оказалось, что в местный клуб. По дороге, мы поехали на одной машине, и это, конечно же, был представительный автомобиль Алонсо, он сказал нам, что посещение клубов здесь обязательный элемент жизни белого человека. В них знакомятся, назначают встречи, ведут переговоры и заключают сделки.