По обе стороны горизонта

Аванесов Генрих Аронович

Тело победило. Еще часа через три оно перевалилось через край склона на почти ровную площадку и осталось лежать неподвижно, обливаясь потом и трясясь от озноба. В это время я начал думать о себе в третьем лице. Мне казалось, что все это происходит уже не со мной, а с кем-то другим, а я слежу за развитием событий с высоты птичьего полета. Отсюда было видно тело, лежащее в опасной близости от обрыва неподалеку от мрачного черного остова сгоревшего автомобиля. Виден мне был и розовеющий небосклон, резко исчерченный профилем горного массива. Занимался новый день, а с ним и проблемы, нехитрые по своей сути, но бесконечно важные в данный момент: найти воду и добраться до основной дороги.

Солнце начало припекать. С трудом поднявшись на ноги, я побрел в сторону основной дороги, придерживаясь следов своего автомобиля. Но, пройдя всего сотню шагов, я услышал голоса. Сомнений быть не могло. Это была та же компания, что так грубо поступила со мной двое суток назад. Не разбирая дороги, я бросился в спасительную чащу леса и, скрывшись в нем, стал прислушиваться. Голоса то звучали громче, то пропадали на время. Надежды на то, что бандиты уйдут, почти не было. Если они не ушли отсюда за последние двое суток, то вряд

ли что-либо изменится в ближайшие часы. До основной дороги было всего два-три километра – час пути. Ну, на то, чтобы обойти стойбище бандитов, еще час. Не так много. Я двинулся в путь. Но все оказалось совсем не так просто. Буквально с каждой минутой я чувствовал себя все хуже и хуже. Постепенно я понял, что все мои многочисленные царапины и ссадины, каждая из которых была незначительной, вместе привели к быстрому росту температуры. У меня был сильный жар. Я дрожал как в лихорадке. Пот заливал глаза, сознание мутилось. То и дело спотыкаясь, я, наконец, свалился в какую-то яму и долго не мог выбраться оттуда. Потом я падал еще много раз, но заставлял себя подняться и идти дальше. Через некоторое время я понял, что иду, не соблюдая направления. Присел под деревом и попытался взять себя в руки. Но вместо этого потерял сознание и очнулся только, когда начало вечереть. Боль во всем теле куда-то отступила, но руки и ноги слушались меня плохо. Воды не было. Рот и язык распухли. Стало трудно дышать. Я снова пустился в путь. Мне казалось, что я двигаюсь в правильном направлении, но оценить пройденный путь и сколько осталось до конца, не мог. Силы оставляли меня. Каждые десять шагов приходилось останавливаться на отдых. Я старался отдыхать стоя, прислонившись к дереву, но это не всегда получалось. Ночная прохлада помогала мне, но быстро спустившиеся сумерки и наступившая за ними кромешная тьма не давала реализовать это преимущество. В конце концов, я снова скатился в небольшой овраг, выбраться из которого уже не было сил.

Я понимал, что утро не принесет облегчения. Наоборот, станет только хуже. Воспалительный процесс набирал обороты, следующим шагом должно было стать общее заражение крови. Я решил бороться за жизнь до конца. Мне удалось выбраться из оврага. Теперь я уже не шел, а полз. В каком-то смысле такой способ передвижения давал большую устойчивость. Эта мысль меня даже чуть-чуть развеселила, значит, не все еще потеряно. Ползти тоже было утомительно, и я попытался думать о чем-нибудь хорошем. Мне вспомнились мои блуждания по родным подмосковным лесам. Там меня всегда сопровождало чувство полной безопасности. Лес всегда мог спрятать, накормить, напоить. Особенно хороши были вечера на берегу лесной речушки, когда ее прохлада смешивалась с теплом костра, вместе создававшим ощущение полного покоя и комфорта.

Дети природы

В какой момент я полностью отдался приятным мыслям и перестал двигаться, не знаю, но очнулся я уже ярким утром от того, что чьи-то сильные руки трудились надо мной. Они натирали мое тело остро пахнущей желтоватой жидкостью и для этого поднимали и опускали руки и ноги, периодически переворачивая меня то на живот, то на спину. Открыв глаза, я увидел, что руки принадлежат нескольким чернокожим мужчинам, на которых из одежды были только набедренные повязки. Видом и поведением они резко отличались от тех чернокожих, что обрекли меня на все это приключение. Они работали молча и сосредоточенно. Заметив, что я очнулся, они поднесли мне питье в скорлупе кокосового ореха и снова принялись за работу. В стороне я заметил небольшую группу женщин таких же голых, как и мужчины. Они выжимали руками из неизвестных мне плодов сок, которым меня натирали. Поняв, что они не собираются причинить мне вреда, я снова выключился или заснул – не знаю. Потом я почувствовал, что меня куда-то несут. Открыв ненадолго глаза, я увидел себя на импровизированных носилках, сплетенных из нескольких лиан, влекомых вперед шестью человеками. Я снова провалился в сон.

Когда я окончательно очнулся, снова было утро. Я лежал на подстилке из сухих листьев абсолютно голый. Остатки моей одежды лежали рядом на расстоянии вытянутой руки. Там же лежал пояс с пистолетом и кинжалом, а бинокль вертел в руках такой же, как и я, голый, сидящий на корточках, мальчишка. Увидев, что я открыл глаза, он бросил бинокль и мгновенно убежал. Облокотившись, я приподнялся на своем ложе и оглядел себя. Все мои раны затянулись. Никаких следов воспаления не наблюдалось. Температуры тоже не было и следа. Голова была ясная. Дотянувшись до одежды, я прикрыл наготу и стал осматриваться. Рядом с собой увидел связку бананов и кокосовый орех. Завтрак был как никогда кстати. Утолив голод и не видя никого вокруг, я встал, провел ревизию своей одежды и надел на себя все, что еще можно было надеть. Из брюк с помощью кинжала удалось сделать шорты. Рубашка ни на что не годилась, а из пиджака получилось что-то вроде жилета с вентиляционными отверстиями сзади. Самое главное, уцелели туфли. Ободранные и исцарапанные, они сохранили свои функциональные возможности. Без них мне пришлось бы совсем плохо. Чтобы ходить босиком, нужно долго тренировать собственную кожу, пока она не станет дубленой. Проделав все это, я вышел из-за кустов, в которых хозяева постелили мне постель. Передо мной открылась панорама лагеря первобытных людей. Она не ошеломила меня только потому, что я уже был подготовлен к этому предыдущими событиями. Собственно, никакого лагеря и не было. Не было ни шалашей, ни землянок, ни луков, ни копий, ни барабанов. Не было ничего, что могло бы принадлежать человеку, пусть даже и первобытному. Только наваленные кое-где груды сухих листьев намекали на то, что здесь провело ночь несколько десятков живых существ. Однако неподалеку люди все же были. Они занимались тем, что собирали плоды, растущие на кустах и небольших дере- вьях, и тут же их и поедали. На меня они почти не обратили внимания. Кто-то из них махнул мне рукой, мол, присоединяйся. Кто-то просто улыбнулся как старому знакомому, впрочем, вполне дружелюбно. Бананы притупили чувство голода, но до сытости было далеко. Я не стал заставлять себя уговаривать и, глядя на своих соплеменников, так я стал их называть с этой минуты, приступил к поглощению даров природы, что было совсем не лишним.

Не могу сказать, что

поедаемые мной плоды были особенно вкусными, но ничего другого не предлагалось. Ожидать, что где-нибудь здесь найдется ресторан или хотя бы захудалая столовая, не приходилось. Поедая неведомые мне плоды, я с интересом наблюдал за поведением своих соплеменников. Вскоре я заметил, что они совсем не так беспечны, как мне показалось сначала. Не все они занимались поглощением пищи. Как минимум, с десяток молодых людей охраняли спокойствие лагеря. Они располагались цепочкой по периметру площадки, где мы кормились, и, медленно перемещаясь, внимательно следили за внешней обстановкой. В их руках не было никакого оружия, и что они могли сделать в случае появления опасности, было неясно. Однако они делали свое дело с полным сознанием ответственности и не пренебрегали своими обязанностями.

Лица соплеменников, которые я иногда видел совсем близко, не были тупыми. Наоборот, в их глазах светился ум и мелькали искорки смеха. При встрече они поступали примерно так, как это делают незнакомые или малознакомые люди в театре или на вернисаже – легкая улыбка и кивок головы – знак приветствия и уважения. В их движениях тоже не было ничего звериного. Они аккуратно срывали с ветки плод, не спеша очищали его и поедали без жадности.

В племени было десятка два детей разного возраста. Они принимали участие в трапезе, но делали это не так сосредоточенно, как взрослые. То и дело они переключались с еды на беготню. Их никто не останавливал. Наоборот, взрослые с удовольствием следили за игрой, иногда всовывая в руку того или иного ее участника очищенный плод.

Единственное, что меня смущало, особенно в первые дни, так это всеобщая нагота. Казалось, что мои соплеменники полностью лишены стыдливости. Иногда они надевали на себя нечто похожее на набедренные повязки, которые плели тут же из каких-то листьев или травы. Но надевали их ненадолго и только, чтобы защитить чувствительные места при лазании по кустам или деревьям. Потом повязка снималась и выбрасывалась.

Дело шло к полудню, Солнце начало припекать, и я заметил, что постепенно члены племени стекаются к лагерю и устраиваются на отдых. При этом происходит смена караула, а освободившиеся от дежурства наверстывают упущенное. Я тоже наелся и прилег отдохнуть. Глядя со своего ложа на просвечивающее сквозь ветви деревьев небо и плывущие по нему облака, я ощутил неведомое мне прежде чувство абсолютного покоя и гармонии с природой. С таким благостным чувством я задремал, а когда проснулся, уже вечерело. Племя снова вышло на кормежку и продолжало заниматься этим полезным делом почти до захода Солнца.

Вечером в небольшой лощине в центре лагеря запылало несколько костров, вокруг которых уютно расположились все члены племени, за исключением тех, кто нес патрульную службу. Они тихо переговаривались. Иногда слышался смех. Дети к вечеру присмирели. Многие из них уже спали. Иногда от костров отделялись парочки. Они сразу скрывались во тьме, но уходили недалеко, их возню было слышно совсем рядом. Вскоре я тоже утратил одиночество…

Следующим утром племя собралось в поход. Собственно сборов никаких не было, у них просто не было вещей. Они тщательно ликвидировали следы своего пребывания здесь. На остатках кост- ров были сожжены сухие листья, служившие нам постелями, а пепел аккуратно собран и развеян в кустах. Мы выступили в строгом порядке. Вперед отправились трое молодых людей. Такая же охрана была выставлена по бокам и сзади колонны. Мне тоже нечего было собирать. Я надел туфли, подпоясался ремнем и пристроился в хвосте колонны. Под ногами потрескивали сучья. Мы шли лесом вдоль пологого склона горы. Дети сновали туда-сюда. Самых маленьких несли на руках.

Я приготовился к долгому переходу и был крайне удивлен, когда менее чем через час колонна остановилась, и начался завтрак. Здесь была совсем другая растительность. Вокруг рос кустарник, на котором было полно орехов. Орехи были закрыты мягкой, еще не одеревеневшей скорлупой, которая легко снималась, оставляя на руках желтоватые следы. На вкус орехи были терпкими и слегка солоноватыми. К ним бы очень подошел изюм, но взять его было негде. Я быстро наелся и стал просто бродить по лесу. Вскоре я наткнулся на едва заметную тропинку. Она привела меня к маленькому водопаду. Несколько тонких струй воды падали с трехметровой высоты в каменную чашу, из которой, прячась в траве, сбегал дальше вниз ручеек. Я решил воспользоваться естественным душем и, быстро раздевшись, вошел в неглубокий водоем. Вода в нем довольно теплая доходила мне едва до колен. Плескаясь на жарком солнце в прохладных струях воды, я не расставался с простой и ясной мыслью: как мало человеку надо для полного счастья. Зачем нужна цивилизация и создаваемые ею самой проблемы, когда человек может быть просто человеком и жить в полном единении с природой. Но благостным размышлениям не суждено было продолжиться. Я вдруг заметил, точнее, почувствовал какое-то движение неподалеку. Ощущение комфорта и безопасности сразу улетучилось: метрах в двадцати появилась огромная кошка. Был это тигр, леопард или рысь, не знаю, но подкрадывалась она явно ко мне и делала это весьма быстро. Что делать? Пояс с пистолетом метрах в десяти от меня, причем в сторону кошки. До него не добраться. Бежать? Далеко не убежишь. Не спуская глаз с кошки, я медленно присел на корточки, и взял в каждую руку по увесистому камню. Ничем другим я больше вооружиться не мог. Кошка была уже метрах в десяти, когда на ее пути вдруг возникло препятствие в виде невесть откуда взявшегося зайца. Он выпрыгнул из кустов прямо ей под ноги. Кошка остановилась. Заяц, как будто опешив, начал скакать перед ее носом, не зная куда бежать. Наконец, он прыгнул в кусты, а кошка последовала за ним. Благодаря Бога за ниспосланное мне спасение в лице зайца, который, наверное, по- платился за это жизнью, я встал на ноги. Осторожно переставляя их и непрерывно озираясь по сторонам, подошел к своей одежде и решил больше никогда и ни при каких обстоятельствах, находясь здесь, не расставаться с оружием. Не знаю, помогли бы мне в борьбе с крупным зверем мой маленький пистолет и кинжал, но чувство уверенности в себе они создавали, безусловно. Вспомнился лермонтовский Мцыри. Интересно, о чем думал великий классик, когда, вооружив своего героя дубиной и силой духа, дал ему возможность победить могучего зверя. Жизненная правда его вряд ли интересовала. Хорошо, что мне не пришлось проверить это на своей шкуре.