По обрывистому пути

Злобин Степан Павлович

Возмущённый Торбеев накричал на нее, бросил ей в лицо порошки и, не воспользовавшись ничем в их больнице, уехал в город.

— Значит, и вы тут с Павлом Никитичем посбили спеси с купчины? Очень складно, — сказал Баграмов.

— Напрасно, Иван Петрович! — возразил ему фельдшер. — Наделает шуму в губернии. Я и Фриду Борисовну хотел удержать, не послушались. Ведь все-таки Фрида Борисовна, извиняюсь за выражение, евреечка… Как бы чего вам от этого не пошло… Как говорят, не тронь того-этого, покуда не пахнет! Не каждый день наезжают, а раз в году можно уважить, я так погляжу… Впрочем, я что же, не так образованный, надо признаться, — солдат!..

В

однообразном течении сельской жизни наезд Торбеева вызвал немалые толки у попа, и в лесничестве, и на почте, и в школе. Среди крестьян говорили уже, что приезжал сам губернатор, другие спорили, что это был предводитель дворянства, которого доктор отказался лечить и сказал ему, что приставлен земством только на пользу простому народу.

7

Дарья Кирилловна была ласкова и внимательна к замученному эпидемией доктору.

Но в первый же раз, как только Юля ушла погулять с Фридой в лес, Дарья Кирилловна улучила минуту, чтобы напасть на зятя.

— Я не могу вас понять, Иван Петрович, — сказала она. — Ведь вы же не мальчик! Как вы смотрите на отъезд Юлии? Вам она надоела? Хотите свободы?

— Какой свободы? Зачем? От чего мне освобождаться? — удивился он.

— Ну, этой самой, мужской свободы, должно быть… Я вас не пойму, Юля совсем еще девочка. Её нужно взять в руки, а не отпускать от себя по капризу. И потом — почему Петербург? Почему не Москва, где она могла бы прожить у моей сестры? Там всюду студенческие волнения, беспорядки, девочке вскружат голову, и попадет в Сибирь ни за что. У неё же горячая, взбалмошная головка, вы знаете это… Или она поедет в Москву, или я в Петербург еду с ней вместе!

— Но в Москве только фельдшерско-акушерские курсы, а в Питере высшая медицинская школа. Из Питера она выйдет врачом, — возразил Баграмов.

— Я вижу, вижу, — вам надоела и безразлична Юля! Вы хотите избавиться от неё. Но я не пущу ее в Петербург без себя! — восклицала Дарья Кирилловна.

— Я уверен, что Юля будет рада жить с вами вместе. Она вас так любит, — сказал Баграмов. — Впрочем, вы ей изложите ваши доводы сами, — заключил он устало и с некоторым раздражением.

— Вы ко мне относитесь как к трафаретной, классической тёще, — патетически воскликнула Дарья Кирилловна. — Не понимаю, за что вы меня не-нави-дите!..

Баграмов почувствовал, что сцена может закончиться истерикой, но ему на выручку появился Исаак Семенович Розенблюм, который пригласил его назавтра принять участие в комиссии по приемке окончательно отстроенной заводской больницы. Прибытие гостя утихомирило страстный материнский порыв Дарьи Кирилловны.

На другой день к утру уже без участия доктора было все решено. К огорчению Фриды, Юля согласилась восстановиться на московских фельдшерско-акушерских курсах. Втайне даже и от себя она делала это потому, что хотела избавиться от материнской опеки, давно уже ставшей ей в тягость. Но перед Дарьей Кирилловной она изъявила покорность.

— Если ты хочешь, мама, я буду учиться в Москве и жить снова поеду к тёте, — сказала Юлия Николаевна.

Захватив прошение Юлии Николаевны и остальные бумаги, чтобы отправить их с завода, Баграмов поехал в заводскую больницу.

Она была расположена в стороне от завода, за горным выступом. Чистенькое здание стояло так, что в самые знойные дни кроны деревьев защищали его от палящего солнца и дым из заводской трубы и копоть не достигали её территории. Квартира врача выходила в отдельный садик и полностью отделена была от больницы забором.

Приемная, аптечка, кабинет врача,

сверкавшая белизной операционная с застекленными шкафами, две палаты, маленький изолятор, ванная комната, комплекты нераспакованных инструментов и медикаментов с приложенными счетами и накладными бельгийские, немецких и русских фирм, сложенное стопками постельное белье, новые, пахнувшие фабрикой, одеяла в особом стенном, гардеробе — все вызывало у Баграмова зависть: «Вот бы так в наших земских больницах!»

Во дворе, рядом с помещением секционной со входом с другой стороны, оказалось, оборудована прачечная с кипятильным котлом.

На кухне стояла еще не распакованная посуда — кастрюли, тарелки, чашки…

Лувен, обходя больницу и постукивая по полу тяжелой палкой с резиновым наконечником, самодовольно пощелкивал пальцами свободной левой руки, горделиво поглядывая на Баграмова при каждом его одобрительном слове, вдруг спохватился:

— Messieurs! Nous avons quelque chose oublie! Les icones dans les coins de chague chambre et les portrais de leurs majestes! [43] — горестно, почти в отчаянии воскликнул Лувен.

43

Господа! Мы кое-что упустили! Иконы в углу каждой комнаты и портреты их величеств! (франц.).

— Quant a moi, — сказал Баграмов, — je prefere bien les portraits des medecins emirients, de Pasteur, de Pirogoif, par exemple… [44]

Лувен рассмеялся.

— Et moi aussi! Je ne suis pas le royaliste, — сказал он, — mai J selon les coutumes du pays… [45]

Баграмов вздохнул:

— Oh, les coutumes de notre pays! [46]

— День торжественного открытия больницы, мы надеемся, установите вы, согласившись как врач принять её в свои руки, — почтительно сказал Баграмову Розенблюм. — Мосье Лувен просил меня быть посредником в этом деле.

44

Что касается меня, я предпочел бы портреты знаменитых врачей, как Пастер, Пирогов, например (франц.).

45

Я тоже. Я не монархист. Но согласно с обычаями страны… (франц.).

46

О, обычаи нашей страны! (франц.).

— Но я земский врач. Вы знаете, я служу! — ответил Баграмов, огорошенный неожиданным приглашением.

— Вы подумайте. Мы не спешим. Наше время контракта с земством еще не кончилось. Рабочие лечатся у вас и довольны вами. Правда, мосье Лувен с вами поспорил из-за причин травмы рабочего, но это, в конце концов, дело инспектора, а не врача, — уговаривал Розенблюм.

— Мы вас просим подумать об этом и не отказывать сразу, — присовокупил и Лувен.

— Он видел преимущества Баграмова перед другими врачами в том, что, прекрасно владея французским, Баграмов может обслуживать и бельгийский технический персонал и их семьи, которые инженеры перевезли в Россию.