По Острию Бритвы

Хейс Роберт

Я наблюдала, как Изен пригибался и двигался. Я наблюдала, как он наносит серию быстрых ударов, смотрела, как двигаются под кожей его мышцы, когда они напрягаются, и мне стало тепло от этого зрелища.

— Эска. Что ты ему сказала? — спросил Джозеф, и у меня возникло ощущение, что это происходит не в первый раз.

— Правду. — Я не видела причин лгать управляющему, и не видела причин лгать Джозефу. Только после того, как эти слова слетели с моих губ, я поняла, что это было предательством. Знал ли управляющий заранее ответ или нет, я была военнопленной, и моя обязанность заключалась в том, чтобы сражаться с ним, несмотря ни на что. Правда смотрела мне в лицо, но я была чертовски глупа, чтобы ее понять. Конечно, он задал мне глупый вопрос,

на который уже знал ответ. Дело было не в ответе. Управляющий пытался установить взаимопонимание. Он задал вопрос, я ответила, и он меня наградил. Этот ублюдок пытался дрессировать меня, как животное. Что ж, я, черт возьми, покажу ему, что у этого животного есть зубы.

— Хорошо, — сказал Джозеф. Он наклонился вперед и обнял меня. — Нет смысла злить его. Нам нужно выжить, Эска. Нам обоим. Нет ничего постыдного в том, чтобы рассказать управляющему то, что он и так знает.

Тогда я увидела в глазах Джозефа нечто странное. Я увидела, как надежда вновь разгорелась в тлеющих угольках, которые я долгое время считала потухшими. Я спросила себя, какая сила может собрать человека воедино после того, как он был так долго сломлен. Джозеф сломался в то мгновение, когда Орран сдался. Ответ на этот вопрос привел меня в ужас, когда я наконец узнала правду, и он преследует меня в ночных кошмарах по сей день.

Глава 6

Мне было всего шесть лет, когда за мной пришли вербовщики Оррана. Они знали кого забрали еще до того, как начали мое обучение; прорицатели сказали им, что я особенная, что я стану могущественным Хранителем Источников. Я знала только одно — вчера я играла на деревьях, ни о чем не заботясь, как может только ребенок, а сегодня уже сидела на лошади перед незнакомой женщиной. Ее звали Ларриса, и от нее пахло дровяным дымком, всегда дровяным дымком.

Когда я сейчас оглядываюсь назад, то больше ничего не могу вспомнить о Ларрисе. Я верю, что она была доброй, несмотря на то что только что оторвала меня от моей семьи. Я была напугана. Это был первый раз, когда я по-настоящему покинула Кешин, и, конечно, первый раз, когда я покинула лес, если не считать того, что поднималась над кронами деревьев. У меня даже не было семьи, чтобы составить мне компанию. Это было настоящим потрясением. Мы выросли в бедности, как часто бывает у деревенских жителей. На самом деле у нас был маленький дом всего с двумя комнатами. Мы готовили в одной из этих комнат, а спали в другой, и мои родители завешивали вторую комнату одеялом, когда хотели побыть наедине. Ночью мы с братом прижимались друг к другу на одном тюфяке. Я обнаружила, что разлука — одна из самых трудных вещей, с которыми приходится мириться. Я одновременно ненавидела и любила своего брата. Он был хулиганом и занудой в равной степени, но в те первые несколько ночей вдали от Кешина я безуспешно старалась заснуть, не ощущая его запаха рядом со мной. Мы цепляемся за привычные вещи не потому, что они хороши для нас, а потому, что боимся, что неизвестное может оказаться еще хуже.

В те дни я много плакала, но я никогда не боялась плакать. Некоторые люди говорят мне, что это признак слабости. Я никогда не считала, что испытывать эмоции и показывать их — слабость. Мои эмоции всегда делали меня сильнее. Моя ненависть и гнев придавали мне силы, когда я должна потерпеть неудачу. Моя любовь и сострадание создавали мне союзников, которые в противном случае могли бы стать врагами. Я знала императоров, которых учили носить свое лицо как маску, и их часто свергали. А я сижу на троне из трупов, и именно мои эмоции помогли мне оказаться здесь.

Это было долгое и трудное путешествие из моего старого дома в новый. Я помню многое, хотя и не слишком много подробностей. Память — странная штука. Я знаю, что путешествие было трудным. Я знаю, что чувствовала себя измученной и напуганной. Я знаю, что мне было больно от долгих дней, проведенных верхом на лошади, и от того, каким таинственным казалось мне это животное в то

время. И все же, когда я вспоминаю это путешествие сейчас, я вижу его временем счастья. Это был мой первый выезд в мир, и за эти недели я увидела больше, чем за все шесть лет своей жизни. Я скучала по своей семье и не понимала, почему меня отняли у них, но мир за пределами Кешина отвлекал меня, и эти страхи ограничивались слезами, которые я выплакивала в темноте каждую ночь.

Мы проезжали мимо красных и белых полей; теперь я знаю, что это цветы, но тогда они были всего лишь разноцветными покрывалами в зеленом мире. Я увидела озеро, такое большое, что приняла его за океан. В то время я понятия не имела, что лежит на дне этого озера, понятия не имела об ужасах, которые посещают эти воды с наступлением темноты. Город, разрушенный и ушедший под воду, и тысячи жизней, погибших в войне между богами, которым, черт возьми, следовало бы знать лучше, — все это было скрыто от меня в то время. Озеро казалось бесконечным и волшебным. Мы остановились на ферме, где разводили гигантских птиц, трей, нелетающих и злобных, как разъяренная змея. Мое удивление только возросло, когда я увидела мужчин и женщин верхом на этих птицах, в полном вооружении и обменивающихся ударами затупленными мечами.

Мы проезжали через города, по сравнению с которыми Кешин казался крошечным. Сотни зданий теснились друг к другу. Я была потрясена и в то же время преисполнена благоговения. Мои воспоминания об этих городах — расплывчатое пятно из людей и шума. Я помню, как Ларриса держала меня рядом, всегда положив руку мне на плечо, когда ходила за продуктами. Мы никогда надолго не останавливались ни в одном из этих городов. Ларриса предпочитала не сходить с дороги. Не думаю, что я когда-либо видела, как она спала. Каждый вечер я засыпала, пока она безучастно глядела на пламя нашего маленького костра. Каждое утро, просыпаясь, я обнаруживала, что нас ждет завтрак и мы сворачиваем лагерь. Даже самые обыденные вещи, такие как завтрак, могут показаться волшебными в глазах ребенка.

Я думаю, чистая случайность, что в дне езды от Пикарра, в котором находилась Академия магии Оррана, мы столкнулись с другим вербовщиком, который сопровождал маленького мальчика. Ларриса, похоже, знала этого человека по имени, и они спешились, ведя своих лошадей бок о бок, пока на горизонте вырастал огромный город. Пикарр был не похож ни на что, что я видела раньше, — гудящий улей активности, шума и запахов.

Некоторое время мы ехали молча, украдкой поглядывая друг на друга. Это был маленький мальчик, чуть старше меня, с перепачканным грязью лицом и подбитым глазом. Сомневаюсь, что я выглядела намного лучше. Ларриса не дала мне времени собрать какую-либо одежду, и на мне были те же выцветшие туника и бриджи, что и тогда, когда мы покидали Кешин. Дети редко заботятся о том, чтобы быть чистыми. В наше время я с удовольствием принимаю ванну каждый день, и у меня целых десять шкафов одежды, хотя обычно я хожу в платье. В платье есть определенная свобода, которую я нахожу весьма раскрепощающей; я не стану перечислять вещи и людей, которых я время от времени прячу под своими одеяниями. Некоторые вещи не для впечатлительных ушей.

Джозеф представился первым. Из нас двоих он всегда был более дипломатичным и общительным, но сейчас он протянул мне руку и чуть ли не выкрикнул свое имя, как будто это был какой-то великий акт неповиновения. Чем больше я путешествовала, тем больше удивлялась тому, как люди представляются друг другу. Я видела, как люди целуются, просто чтобы поздороваться, и меня много раз целовали именно по этой причине, часто совершенно незнакомые люди. Рукопожатие, пожалуй, одно из самых распространенных, по крайней мере, среди землян. Речь идет о создании физической связи между людьми. Я могу оценить мужчину по твердости его рукопожатия, по влажности его ладоней. Это также связано с доверием. Ты считаешь кого-то настолько близким, что даешь ему схватить тебя за руку. Рукопожатия — опасное занятие в некоторых частях света.