По правилам и без
Шрифт:
Через час я и сама это поняла, а к девяти почти успокоилась, только руки подрагивали, а на глаза то и дело наворачивались слезы.
— Кстати, куда положили твою маму? — вдруг спросила Катя, наливая мне еще мятного чая. Себе же она заварила черный чай, который каким-то чудом нашла среди бесчисленных баночек-скляночек с чаем зеленым, травяным и кофе.
— В клинике имени Юдина, — ответила я, и только потом вспомнила один очевидный факт.
— Частная клиника? — Щербатова озвучила мои мысли, вплоть до удивления в голосе. Да, больница имени Юдина, как все (даже персонал)
— Наверно, — безропотно согласилась я, и тут кухню в серо-лиловых тонах огласила задорная песенка — звонил мобильник Кати.
— Да, мам, я у Риты, — девушка резво поднялась и вышла в коридор, впрочем, зря: и оттуда я прекрасно слышала разговор. — Нет, мама, я не знаю, когда приеду. Может, только перед школой, — и молчание — подруга наверняка выслушивает много «ласкового». — А вот так! У нее мама в аварию попала, таким не шутят. Мам, я не хочу оставлять подругу одну, тем более в таком состоянии, — и снова тишина. — У тети Лены перелом предплечья и легкое сотрясение. Мам, я позвоню позже.
— Все в порядке, — когда Катя вернулась на кухню, я уже допила свой чай, и теперь смотрела на нее отсутствующим взглядом. — Тебе пора домой, иначе Яна Сергеевна будет переживать. Со мной все в порядке, я сейчас лягу спать, а завтра поеду к маме. А тебе нужно к своей.
— Точно все в порядке? — недоверчиво уточнила подруга, хотя в ее вопросе и проскользнуло облегчение. Дождавшись неуверенного кивка, она продолжила: — Тогда сейчас иди в ванную и сразу же спать, а я подожду, пока ты уснешь. И завтра, пожалуйста, позвони мне. А Софью Михайловну я сама предупрежу, насчет этого не переживай. Это не обсуждается!
Возражать я не стала: не было ни сил, ни смысла. И уже через двадцать минут я уснула, ощущая, как моя единственная подруга гладит меня по голове.
— Все, можешь заходить, — медсестра с приятной и ободряющей улыбкой подошла ко мне, сейчас сидевшей в удобном кресле возле маминой палаты. — Только проконтролируй, чтобы твоя мама пообедала, да и сама, если что, составь ей компанию, — и, подмигнув, женщина направилась в следующую палату, а я тут же рванула в мамину.
— Риточка, почему ты такая бледная? — в этом вся мама: она всегда заботится сначала обо мне, а потом о себе. Хотя сама по цвету лица сливается даже не с постельным бельем — оно здесь нежно-лилового цвета, — а с многочисленными бинтами. Такая хрупкая, беззащитная, родная и невозможно любимая.
В следующую секунду я не выдержала и обняла маму, тут же разрыдавшись.
— Мам, пообещай, что такого больше не будет, — с наслаждением вдыхая такой знакомый и родной аромат ванили, прошептала я. — Я люблю тебя, как никого. Пообещай, что с тобой всегда будет все в порядке.
— Обещаю, — хоть я и не видела маминого лица, но поняла, что она улыбается, несмотря на головокружение, боль во всем теле и усталость — об этом ее состоянии меня заранее уведомила
Я тут же полезла в карман, мысленно костеря себя за то, что не отключила звук. Сообщение было от незнакомого номера, но стоило его открыть, как стало понятно, кто же мне написал.
«Белка, ты чего подруге не звонишь? Она волнуется, но сама звонить не рискует — вдруг отвлечет. Выдели минутку, отчитайся, что все в порядке».
Содержательно, даже слишком. Значит, он не боится меня «отвлечь», да?
— Воронцов, ты странный тип, — прошептала я, старательно пытаясь скрыть улыбку. Но она тут же спала, как только до меня донесся мамин голос, такой же, как и позавчера, после того злополучного репортажа.
— Как ты сказала? Воронцов? — у нее, кажется, даже задрожали руки.
— Да, Дима Воронцов, мы с ним учимся в параллельных классах… — подтвердила я, а потом нахмурилась, решившись спросить: — Что-то не так? И кто звонил тебе позавчера, кто довел тебя до слез? И при чем здесь Воронцов?
— Остерегайся этого… мальчика, — словно чего-то вдруг испугавшись, совершенно не слыша моего вопроса, проговорила мама, и тут дверь отворилась, и в палату вошел лечащий врач — тот самый блондин, чем-то похожий на Диму.
— Добрый вечер, Елена Игоревна, Маргарита, — врач улыбнулся, но, судя по тону, он был чем-то раздражен. — Общество дочери способствует хорошему самочувствию? Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — мама через силу улыбнулась. — Рита очень способствует моему хорошему самочувствию.
— Это, безусловно, хорошо, но вам все же стоит поесть. А пока я бы побеседовал с вашей дочерью, — тут этот блондин так выразительно на меня посмотрел, что я невольно почувствовала себя виновницей всех бед пациентов этой клиники. — Вы ведь не против, Маргарита?
— Нет, конечно, — только и оставалось промямлить мне, а в ответ получить лицемерную улыбку.
— Маргарита, что же вы творите? — как только дверь в кабинет врача, фамилию которого на табличке я так и не успела прочитать, захлопнулась, спросил мужчина, тут же проходя к своему столу и усаживаясь в массивное черное кресло. Кабинет его был обустроен просто, но со вкусом, в каждой вещи чувствовалась немалая ценность. — Вы садитесь, не стойте, — блондин кивнул на кресло напротив, а сам достал из стола пачку сигарет, явно дорогих. — Надеюсь, вы не против, — скорее для проформы спросил он и закурил, выпуская дым, к счастью, не в мою сторону. — Я же вам вчера говорил: Елене Игоревне ни в коем случае нельзя волноваться. А вы, похоже, решили проигнорировать мое предупреждение.
— О чем вы? — совершенно искренне удивилась я.
— Когда я вошел, ваша мама была не просто расстроена — она показалась мне напуганной. Неужели подобные разговоры не могут подождать хотя бы до выписки?
— Это мое дело, — резче, чем следовало, ответила, или, вернее, даже огрызнулась я. Теперь то, что показалось мне до этого, стало очевидным: у этого врача есть неприязнь либо ко мне, либо к кому-то, имеющему со мной что-то общее. И, если учесть, что раньше мы с ним нигде не пересекались…