По правилам и без
Шрифт:
Дима сдержанно поприветствовал ее и сжал мою ладонь. Хотел успокоить, но только ли меня?
— Не стойте, проходите в зал, чайник скоро вскипит, — сказав это, мама снова скрылась в кухне. Надо было идти к ней, объяснить все, будучи наедине, но я не решилась ровно до того момента, как не раздался свист чайника. Но, даже когда я пришла на кухню помочь, мама не произнесла ни слова.
— Моя дочь была у вас? — это было первым, что спросила мама, причем исключительно у Димы. На меня она словно не обратила внимания.
— Некоторое время, —
— Это мне решать, — все так же холодно отрезала мама и только тогда посмотрела на меня. — Рита, я забыла сахар. Принеси, пожалуйста.
«Зачем?» — хотела было спросить я, памятуя, что и она, и Дима пьют чай без сахара, но спорить не стала. Хочет на время отослать меня? Пожалуйста. Только…
…только ноги мои почему-то дрожали. Хотя, причины были, и вполне определенные. И самая яркая — этот мамин взгляд. Ведь больше всего в жизни я всегда боялась ее разочаровать. И сейчас боюсь, а, по всему выходит, разочаровываю. Не слушаю, обманываю, не держу обещания. Ужасная дочь, которую только и остается, что за сахаром посылать, хотя я и про это почти забыла, предавшись неуместному самобичеванию.
— Какие у тебя планы относительно моей дочери? — услышала я и застыла возле двери. Сердце замерло, словно боялось услышать ответ.
— Все зависит от нее, — донесся спокойный — гораздо более, чем когда меня так «тонко» попросили выйти — голос Димы. — Я люблю ее и никогда не причиню ей вред.
И тишина, которую мне пришлось так беспардонно нарушить.
— Тебя только за смертью посылать, — мама… улыбнулась. Я даже не смогла ответить от неожиданности. Конечно, это была не ее прекрасная веселая улыбка, а обычная вежливая, но враждебность исчезла и из тона, и из взгляда.
Да что ей Дима такого сказал?!
— Рит, не спи, — с привычной насмешкой поддел меня он, гад такой, а глаза так и говорили: «Не переживай, теперь все в порядке». Я чуть неуверенно улыбнулась в ответ, и только потом спохватилась, поставила сахарницу и села на место, случайно задев руку парня. Это придало уверенности и сил, и уже в следующую минуту разговор оживился и начал протекать в дружественной атмосфере.
Вот только не зря мне говорила Катя: «Не приводи парня домой, пока он не узнает о тебе хотя бы половину всего». Вот кто маму за язык тянет? И как этот гад усмехающийся так ловко вытягивает из нее компромат на меня несчастную?
— Мам, еще одна такая история, и я перестану с тобой разговаривать, остригу волосы и уйду в монастырь! — на последних словах зыркнув на Диму, решительно заявила я.
— В мужской? — тут же уточнил этот гаденыш и потрепал меня по голове: — Тебе волосы-то не жалко?
— Жалко, — честно призналась я, — но это не аргумент! Мам!
— Хорошо, хорошо, больше не буду, — примирительно вскинув руки, с улыбкой ответила мама. — Зато буду чай, так что, если тебе не трудно…
— Мне не трудно, — тут же ответила я и ухватила Диму за рукав, заставляя подняться вместе со мной. —
— Я лучше останусь, — засмеялся парень, но все же послушно взял чашки и направился со мной на кухню, где, едва сгрузив свою ношу на стол, притянул меня к себе и поцеловал. И только тогда я поняла, что именно этого мне хотелось за все время этого странного знакомства.
— Я теперь прощен? — отпуская меня, спросил Воронцов с нахальной усмешкой. Я красноречиво двинула его в бок и с меланхоличным видом поставила чайник на огонь.
— Так о чем вы с мамой говорили? — отвернувшись к полочке — чай был на самом виду, но я боялась поворачиваться и выдавать свое беспокойство, и поэтому сосредоточенно переставляла баночки-коробочки, — как бы невзначай поинтересовалась.
— Да так, ни о чем конкретном, — таким же фальшиво-небрежным тоном ответил, вернее, увильнул от ответа Дима. — И не стоит спрашивать у Елены Игоревны. Просто попытайся умерить свое любопытство и послушаться. Хорошо?
Я кивнула, безропотно соглашаясь: ни то тон был таким, что трудно было ослушаться, ни то руки так нежно прижали к себе.
Минуту стояла тишина. Я даже ни о чем не думала, просто старалась запомнить это ощущение. Почему-то казалось, что скоро все изменится слишком резко и кардинально.
— Чайник, — отстраняясь, Дима щелкнул меня по носу и добавил прежде, чем я начала соображать: — Закипел.
— А, да, точно…
И не удержалась, прижалась к парню, обняла за шею и уткнулась в плечо носом, понимая, что еще чуть-чуть, и расплачусь, позорно разрыдаюсь из-за каких-то плохих предчувствий, не имея никакой причины.
— Дим, я люблю тебя, — я вдруг поняла, что никогда раньше не говорила ему этого. А сейчас это стало жизненно важно, словно если сейчас не скажу — случится что-то плохое. — Просто знай и помни это, хорошо?
Я ожидала привычных добрых насмешек, каких-то жутко смущающих слов или чего-то в духе Воронцова, но вместо этого услышала лишь короткое:
— Ты тоже, — легкий поцелуй в волосы, — не забывай.
И едва слышно:
— Люблю.
Больше не надо было ничего. Хотя нет, надо: чтобы время замерло в этом самом моменте. Но оно немилосердно двигалось вперед.
Притихшую квартиру огласил дверной замок, мама буквально побежала открывать, радостно поприветствовала гостя, тот ответил тем же.
Двух часов еще не было. Я не успела.
— Это он, — не спросил — утвердил Дима. Я сокрушенно кивнула, отходя на шаг — к двери. Будто смогла бы не пропустить, будто смогла бы удержать, будто бы получилось сделать хоть что-то.
Может быть, и получилось бы. Вот только аккуратно отодвинули меня с другой стороны.
— Добрый день, Рита, Дима, — Антон-Шекспир улыбнулся вежливо, почти искренне. А потом словно спохватился, протянул Диме руку, этот чертовски хороший актер. — Меня зовут Антон, я друг Лены. Рад с тобой познакомиться.