По правилам и без
Шрифт:
— Заходи уже, если пришла, ты его все равно сейчас не догонишь, да и лучше вообще дать ему прийти в себя, — Кирилл помог мне снять куртку, повесил ее на вешалку и повел меня на кухню. — Хочешь чаю?
— Кофе, — ответила я, присаживаясь на табурет у окна. Машинально схватила оставшуюся на столе зажигалку, еще чуть теплую, завертела в руках. — Кирилл, я влезла в совершенно не свое дело, верно? — голос предательски дрогнул. — Папа вернулся. Это он уронил, а я прочитала. А потом нашла письма маме, тоже от Марии. Одно было написано пять лет назад, незадолго до того, как… — я замолчала. Что произошло пять лет назад, так и оставалось для меня тайной. Хотя, соображения касательно определенных
— Может, оно даже к лучшему, — Кирилл уже налил мне — и себе, что удивило — кофе и теперь поставил чашки с ароматной жидкостью на стол. — Мелкому давно надо было сказать, он уже достаточно взрослый, чтобы понять. А Костя все твердил, что никому больше не следует знать, потому что велик риск, что узнают те, кому не следует, — он сел напротив меня, взъерошил волосы и, вздохнув, продолжил. — Теперь он мелкому все расскажет, не посмеет скрыть. И, кстати, не принимай близко к сердцу его реакцию, против тебя конкретно он ничего не имел. Просто… Господи, да не мне тебе объяснять, что значит его возраст. Как вспомню себя в восемнадцать… а, впрочем, лучше не вспоминать, — Кирилл сделал большой глоток кофе, поморщился и поставил чашку на место. — Он давно подозревал, что от него что-то скрывают. Предполагал совершенно разное: от любовницы Кости до того, что он нам не родной. Брат мой просто не умеет как следует врать близким людям, хоть и адвокат до мозга костей. Да и, вообще…
— Я понимаю, — перебила я мужчину. Я и правда прекрасно понимала: узнать, что твоя мама, которую ты считал погибшей, жива, что это от тебя скрывали, что первым узнал не ты, а совершенно чужой твоей семье человек… рядом с этим меркнет любая «радость».
— Да, все время забываю, что ты не из тех, кому приходится объяснять все по несколько раз, — Воронцов улыбнулся, а потом неожиданно посерьезнел. — Тебе, наверно, стоит узнать хоть что-то о том, что произошло пять лет назад. Тем более что Алексей с этим всем тоже связан, причем гораздо сильнее, чем ты думаешь. Ты же знаешь, что он работал на моего отца, причем был довольно приближенным. Да еще и очень умный программист, который вполне может помогать с информационными следами… впрочем, начну с начала.
Новиков всегда ненавидел отца и использовал любую возможность подгадить ему — это ты должна знать и понимать. А однажды он познакомился с Машей, при этом не зная, чья она невестка. Она была удивительной женщиной, такой, о какой мечтают многие: добрая, нежная, хрупкая, но с внутренним стержнем, делающим ее на удивление сильной. И со всеми, будь то хоть бродяга, хоть миллиардер, вежливая, милая. Новиков как раз только развелся с женой, той еще стервой, и этот резкий контраст покорил его. Но, может быть, все бы и обошлось, но он узнал, с кем милая Машенька связана. И это стало уже не просто праздным интересом к женщине — это стало для него манией. Отобрать любимую невестку, через нее получить влияние на любимого внука — и начать контролировать отца. Только вот он просчитался: Костя, несмотря на внешнюю холодность, все равно получал всю Машину любовь, и она даже помыслить не могла о том, чтобы лишь посмотреть на другого. Тогда Ной перешел сначала к грубым предупреждениям, а позже — к угрозам. Он бы не оставил в покое ни Машу, ни Диму, да еще и как раз в это время… впрочем, это уже не столь важно. Он готов был на все, даже на самые крайние меры. И на крайние меры пришлось идти нам. И единственным путем было заставить исчезнуть саму причину. Но просто спрятать Машу было бы полумерой. Поэтому пришлось разыграть ее смерть, а саму ее увезти как можно дальше, где она стала жить затворницей по поддельным документам. Большинство «командировок», в которые
А что касается твоего отца, то он помог утрясти все с документами и отчетами, очень помог. Да и нечестно было бы обманывать его, они с Машей были очень близки, почти как брат и сестра.
— А обманывать Диму было честно?.. — тихо, почти шепотом спросила я. Встала как-то совсем резко: — Я пойду, наверно. Спасибо, что объяснил. И…
И, знаешь, вы все поступили просто ужасно. У вас есть оправдания, даже веские, но факта это не меняет. Он точно будет презирать и своего отца, и тебя, и моего папу… и, черт побери, ты видел, как он на меня посмотрел! Ты сам говорил однажды, что это будет форменным предательством. Для него это так, на самом деле так.
— И позвони, когда узнаешь хоть что-нибудь о Диме.
Кирилл кивнул как-то горько и молча проводил меня до двери.
О том, что мама потребует объяснений, где ее дочь шляется в восемь вечера, я задумалась только на своей лестничной площадке, да и то как-то вскользь, не придавая должного значения.
Окна на седьмом этаже соседнего дома, симметричные моим, были темными, а стоящей у подъезда, когда я уходила, машины Константина Викторовича не было.
А дома не было мамы. Это я поняла, еще когда не увидела ее сапог, но надеялась, что просто не заметила, устала, или она их куда-то убрала… Но в зале сидел только Шекспир, что особенно иронично, с томом произведений великого британского драматурга.
— Где мама? — с ходу спросила я, вперив в мужчину серьезно-требовательный взгляд.
— Рита, порядочным девушкам давно пора быть дома, — отложив книгу, чуть улыбнулся он.
— А я, значит, не порядочная, — огрызнулась я, еще больше хмурясь: — Где мама?!
— Спит, — пожав плечами, после почти минуты молчания ответил Шекспир. — Просто не здесь и благодаря снотворному, но пока она в полной безопасности, — «пока» он выделил особенной интонацией, от которой меня передернуло.
— И от чего зависит… ее безопасность?
— От исхода нашего с тобой разговора. Так что проходи, присаживайся, можешь налить нам чаю.
Я послушно села, при этом не пытаясь скрыть гнева и презрения по отношению к человеку, который ведет себя в моем доме, словно хозяин. Тот в ответ на мой взгляд лишь улыбнулся уголками губ, и эта его улыбка была самой пугающей из всех, что мне довелось видеть раньше.
— И мне бы хотелось узнать, о чем таком ты беседовала с Кириллом Воронцовым, что его племянник уже через пять минут выбежал злой и потерянный?
Я побледнела: получалось, что Шекспир следил за мной? Только ли сегодня, или все время? И теперь он хочет, чтобы я рассказала ему то, что сегодня узнала?
— Можешь не отвечать сама, — заметив растерянность на моем лице, снисходительно разрешил он. — Используй звонок другу, если хочешь. Буду только рад увидеть Диму снова, — а в глазах — подтекст: «Звони ему, иначе пожалеешь».
— Сволочь, — прошипела я, на что мужчина лишь рассмеялся. Только этот смех отчего-то отбил у меня желание снова его оскорблять.
— Дай мне свой телефон, — резко сменив выражение лица на серьезно-требовательное, произнес он и протянул вперед ладонь. — Иначе свой возьму я, и твоя мама перестанет просто спокойно спать.
— Козел, — прошептала я, но телефон послушно отдала. Шекспир улыбнулся, а уже через пару мгновений поднес телефон к уху. Гудок, второй, третий, четвертый… и резко короткие, разрывающие установившуюся тишину.
Во второй раз Дима сбросил сразу же, а на третий вместо него ответил бесцветный голос: «На данний момент абонент не може прийняти ваш дзвінок. Зателефонуйте, будь ласка, пізніше».