По правилам и без
Шрифт:
Не знаю, сколько времени я сидела, сжавшись в комок, между кроватью и шкафом, закрывая уши ладонями — я боялась услышать даже малейший отзвук «разговора», происходящего за стеной — в другом, казалось бы, мире.
Часы замерли на цифре шесть еще позавчера. А, казалось бы, в прошлой жизни. Еще сегодня ночью я гуляла с Димой по городу, все было почти замечательно — а сейчас… что было сейчас, я старалась не думать. Равно до тех пор, как сквозь ладони не пробился звук, с которым я раньше была знакома только по боевикам.
***
— Рит, хватит
— А?.. — отмерла, наконец, я, чем заслужила осуждающе-взволнованный вздох. — Прости, я задумалась…
— Я заметила, — хмыкнула подруга. — Если это из-за… — она вдруг осеклась. Сегодня был последний учебный день — второй день, когда я вышла после болезни. И второй день, когда в параллельном классе не было самого легкомысленного и проблемного ученика.
— Кать, все, правда, в порядке, — я устало посмотрела на девушку, улыбнулась. Получилось почти убедительно. — Просто у меня в семье проблемы, да еще и я до сих пор не купила подарки…
— Так пойдем сегодня, купим что-нибудь! — воодушевилась Щербатова. — Все равно нас в двенадцать уже отпустят, успеем и по магазинам прошвырнуться, и погулять. Зайдем ко мне тогда, хорошо? Поможешь мне выбрать, что надеть третьего.
— Третьего? А, точно…
— Рита, только не говори, что забыла или не собираешься идти! Это же наш последний новый год в качестве учеников, его сам бог велел отметить в компании таких же одиннадцатиклассников. Тем более что Виктория Владимировна дала добро на проведение праздника в школе — редкость, сама понимаешь.
Это, и правда, было редкостью. Обычно наша директриса к подобным затеям относилась с долей скептицизма, а в этот раз одобрила, даже пообещала некоторые вольности за хорошее поведение.
Ведь нашу параллель она любила больше всего. Знала всех с пятого класса — а то и раньше, когда еще только присматривалась к классам, у которых планировала вести математику, — у нее на глазах мы росли, у нее на глазах дружили, влюблялись и ссорились. И за каждого она переживала, как за родного. Будь хоть разгильдяй, хоть примерный ученик — она каждого в равной степени любила и оберегала.
— Кать, а давай и Виктории Владимировне подарок купим? — вдруг предложила я, на что подруга улыбнулась и поддержала эту идею с только ей присущим особым энтузиазмом. — И… поможешь мне выбрать подарки? Знаешь, в этом году стольких хочется поздравить.
— Конечно!
«Наконец-то ты похожа на человека, а не на куклу», — хотела добавить она, но промолчала.
Со вчерашнего дня — вернее, позавчерашнего вечера — я, и правда, ходила, словно зомби. На все вопросы отвечала как-то невпопад, а то и вовсе игнорировала, и сама, вопреки обыкновению, ничего не спрашивала.
Я просто не хотела ничего знать. Достаточно было того, что мама в порядке, папа в порядке, ничего преступного он не совершил, а люди Степана Новикова оставят нас в покое. Каким образом — какой
А Дима уехал — туда, где сейчас его мама. Кирилл порывался его вызвонить, вытребовать вернуться, или даже поехать к нему самому — вместе со мной, разумеется.
«Не стоит».
И он, вытребовав обещание, если что, звонить, оставил меня наедине со своими мыслями и баночкой с успокоительным.
Совершенно незаметно до нового года оставался ровно один день. Только с нашей системой образования детей сначала оставляли дома, а потом заставляют учиться 30 декабря.
Прошло 29 дней с нашего с Димой знакомства. А, казалось бы, целая вечность. И жизнь свою без него я вдруг перестала представлять. Даже подарок купила, твердо решив попросить Кирилла ему передать как можно скорее — втайне надеясь вручить его самостоятельно. И совершенно не важно, как он станет ко мне относиться, это будет благодарность за все, что он для меня сделал. Пусть позволит хотя бы себя отблагодарить, а там хоть трава не расти. Пусть даже презирает.
Пусть.
А на самом деле я никогда так сильно не ждала новогоднего чуда.
Резала салаты — даже сама выпросила оливье, хотя и не люблю его — обвешивала шкафчики дождиком и серпантином, стирала несуществующие пылинки с мебели — старалась занять себя, как могла. Включила любимую музыку, но даже не замечала, когда одни песни сменялись другими, трижды переодевалась: в одном холодно, в другом жарко, а это вообще жалко — и считала минуты до Нового года. Хотела, чтобы он скорее наступил — и мечтала, чтобы уходящий год никогда не заканчивался.
В восемь в двери зазвонили в первый раз. Я, бросив на стол недорезанный огурец, побежала открывать.
Маме, вернувшейся с праздника на работе, трудно было искать ключи, держа в руках четыре пакета.
Во второй раз зазвонил мобильный.
Катя. Приглашала, как пройдет первый час Нового Года, пойти гулять.
В третий раз — снова дверь.
Папа. Целый и здоровый, со здоровенными — и тяжелыми — пакетами. Просил принять одинокого человека в ужасный мороз. Тем более что он щедро вознаградит гостеприимных хозяек. Мама «сжалилась» — хотя у них отношения стали натянутее прежнего — а я изобразила радость почти натурально.
«До Нового года осталось сорок две минуты тридцать пять секунд», — проговорил наигранно восторженный мужской голос.
В четвертый раз снова позвонили в дверь. Я как раз в очередной раз переодевалась — по невнимательности вымазала кофту майонезом, поэтому открывать пошел папа — единственный свободный (мама сейчас была занята почти тем же, чем и я).
— Рита, тут к тебе пришли, — наконец услышала я. И, так и не выпустив волосы из-под горловины, побежала в коридор.
Видит Бог, я никогда раньше не просила и не ждала чудес. Но сейчас молила только об одном.