По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина
Шрифт:
А тогда, в семидесятые годы, я видел безрадостный конец жизни некогда престижного судна. В Ванькиной губе. С каютами, заполненными непритязательными морскими горняками. Кто занимал личную каюту фельдмаршала и в каком она теперь была состоянии, не знаю. Экскурсию мне не организовали. И, как бывшая шхуна попала в такую даль, не рассказали…
Собравшись возвращаться, я долго ждал вертолёт на берегу. Время его появления было неопределённым – ведь нередко он совершал промежуточные посадки, попутно залетая к оленеводам, рыбакам: кого-то забрать, доставить ветеринара, подвезти какой-нибудь инструмент, продукты,
Моё внимание привлекло тёмное, почти вросшее в землю сооружение. Ба, да это же зэковский барак! Бревенчатый сруб хорошо сохранился в арктических условиях. Только не было двери да оконной рамы. Чтобы меньше было потерь тепла и лучше защитить от ветров, барак поставили к «стенке», прилепили к береговому склону. Так что две стороны были глухими. И лишь торец с дверью да один бок были доступны для дневного света. И только на одно небольшое оконце расщедрились «защитники социализма». Такое небольшое, чтобы человек не смог сквозь него пролезть, даже если и был чрезвычайно худ. Крыша завалена грунтом, за долгие годы она уже покрылась тундровой растительностью. И сооружение было похоже на блиндаж. A la guerre comme a la guerre (на войне, как на войне)…
Я присел возле стены, прислонясь спиной к почерневшим брёвнам. Тишина. Ни шума ветра, ни крика птиц. Мёртвая тишина… На «Горняке» мне рассказывали, что здесь во времена ГУЛАГа содержались политические. Попытался представить, как в этом промозглом крае люди (наши советские люди! многие политические – из интеллигенции!) проводили долгие месяцы (долгие – если долго выживали), как измождённые от голода и тяжёлого труда на геологоразведке (скорее всего они копали на берегу шурфы и обслуживали буровые) валились на топчаны между этих закопчённых и заплесневелых стен…
Я был на экскурсии в нацистском лагере смерти Маутхаузен, но там в барак нас не пустили – и правильно делали. Это – психологическое испытание не для всех людей. Отсюда, из этого барака на берегу Ванькиной губы, не отправляли в печь крематория, здесь люди ждали смерти ещё дольше, они умирали здесь медленнее, здесь устроили им «трудовое воспитание» под предлогом искупления греха перед «родной» советской властью…
С Эдит Пиаф – по зимнику к Верхоянску
Работать в Якутии журналистом и не проехаться по зимнику? Это было бы большим профессиональным упущением. Кто на зимнике не бывал, тот и Якутии не видал! И вот, поднабравшись опыта, наглости и связей, я договорился с Хандыгской автобазой прокатиться на одной из её машин по трассе, которая действует только в зимнее время. В качестве пассажира, разумеется.
Хандыга – это посёлок на правом берегу Алдана, который издавна был перевалочным пунктом. Сюда на речных судах из далёкого иркутского порта Осетрово доставляют грузы для многих районов Северо-Востока, куда другим способом доставить всё нужное для промышленных и социально-бытовых надобностей просто нет возможностей. Отсюда на восток идёт более или менее обустроенная дорога на Магадан и в Усть-Неру.
А зимой, когда заледенеют реки, появляется возможность добраться на колёсах до северных районов Якутии, где добывали золото, олово, сурьму и другие весьма полезные ископаемые.
В начале февраля 1975 года я отправился в командировку в Томпонский район, целью которой было сначала побывать на угольной шахте «Джебарики-Хая», а потом проехать по зимнику до центра Верхоянского района. Сохранились путевые заметки:
4 февраля
Якутский аэропорт. Туман… Морозище под 50 градусов… Бесконечные переносы рейса «по техническим причинам»… Объявляют о посадке на 31-й рейс до Тикси за 1 февраля. Ушла группа «оленеводов» с рюкзаками и солдаты.
Малыши среди толпы гоняют мяч.
Сижу за буфетным столом. Других свободных мест в аэропорту нет. Буфетчица не протестует – привыкла. Рядом со мной сидят трое. Супружеская пара и якутка в белом полушубке – администратор концертно-эстрадного бюро Лида. Она провожает Киселевых. Анатолий – скрипач, лауреат международных конкурсов.
– Вот недавно я в Стамбуле был…
Наташа – концертмейстер, пианистка. Едут на два дня. Спрашивают меня, кто живет в Хандыге, какие предприятия. Я бухнул:
– Автобаза.
Наташа даже глаза закатила:
– Кто же там будет слушать камерный концерт?
– А я собирался в Швейцарию. Нет, говорят, надо в Якутию. Надо план выполнять. А здесь, похоже, никому камерная музыка не нужна. Здесь большей популярностью пользуются лилипуты и цыгане.
…Летим. Анатолий рассказывает:
– Я был в геологическом музее на Сахалине. Увлекаюсь минералогией. Видел прекрасный образец: множество представителей флоры и фауны внутри кристалла. Я говорю геологам: давайте дам вам шефский концерт… Через минуту рядом со мной ни одного человека уже не было…
«Як-40» быстро доставил нас до Тёплого Ключа [ближайший к Хандыге аэропорт]. Вышли на жуткий холод. Едва влезли в заполненный автобус. Вдруг Киселевых просят вернуться. Позвонили из Якутска: надо завтра срочно улететь в Иркутск. Нет, такое может быть только в нашем богатом государстве. Гнать людей «прокатиться» из Москвы до Хандыги… За семь тысяч километров…
5 февраля
Хандыгская автобаза. Один из её руководителей – Михаил Саловский рассказывает о моём предстоящем маршруте:
Всего до Батагая [это был центр Верхоянского района] – 1029 км.
72-й км от Хандыги – Тёплый Ключ. Там: дорожник, гараж, автопункт, гостиница, столовая.
Ещё 42 км. Улах: заправка, пункт отдыха на шесть коек, теплый гараж дорожников – для экстренных случаев.