По следам Адама

Хейердал Тур

Эта завораживающе прекрасная архитектура сохранилась в неизменности со времен древних шумеров, и я смотрел на каждый дом, как на маленький храм, построенный в честь давно ушедших времен. Удивительно прозрачная вода медленно текла по направлению к Персидскому заливу, и, чтобы дома не сносило течением, каждый был окружен частоколом из похожего на бамбук тростника. В зависимости от времени года уровень воды то повышался, то падал, и островки с домами то поднимались, то опускались вместе с ним. По каналам между домами скользили изящные лодки — «машуф», и на ум невольно приходила ассоциация с Венецией.

Некоторые островки были такие маленькие, что на них едва хватало места для жилого дома и загона для скота, и больше всего они напоминали Ноев ковчег. «Болотному арабу» редко приходится

долго идти до своей лодки. Он проводит ночь на платформе из тростника, отделенный лишь тоненькой перегородкой от своих буйволов, уток и кур, а когда утром он открывает ворота загона, вся живность плюхается в воду и плывет на берег, в то время как пастухи скользят за нею следом на своих каноэ.

Ночевал я в доме у местного шейха. Дом стоял в конце гравиевой дороги, ведущей к паромной переправе Мадина. С ним я договорился о дальнейшем путешествии в глубь болот, но сперва он угостил меня таким завтраком, какого я долго не забуду. Кофе, чай, свежее молоко буйволицы, простокваша, яйца, ветчина, баранина, цыплята, финики, арабские лепешки, пирожные и джем. После такого гостеприимства я едва доковылял до лодки, чтобы отправиться в затерянное посреди болот местечко Ом-эль-Шейх. Там жил хаджи, самый старый человек в округе. Шейх утверждал, что если кто и помнит секреты древних корабелов, так это только столетний хаджи.

Я не слишком рассчитывал на память столь старого человека. И оптимизма у меня вовсе не прибавилось, когда после долгого плавания я увидел настоящего белобородого Мафусаила, который сидел перед входом в свою плавучую резиденцию. Мы с переводчиком вышли из лодки. Устоять на тростниковом острове оказалось так же непросто, как на подвешенном гамаке. Пока мы размахивали руками и цеплялись друг за друга, долгожитель поднялся на ноги и быстрым шагом пошел к нам навстречу.

Мы обменялись приветствиями. Я заглянул ему в глаза и увидел в них бездонный свет мудрости и дружелюбия, перед которым отступали понятия времени и места. Старец явно заслуживал то уважение, которое выказывали ему его многочисленные соплеменники, усевшиеся в два ряда на полу вдоль стены просторного дома. Мы сидели, скрестив ноги, и внимали мудрым речам старого хаджи, в то время как его соплеменники раздули костер и приготовили нам чай. Здесь не знали электричества, сквозь просветы в крыше нам подмигивали звезды, а тени от костра плясали на стенах свой замысловатый танец.

Затем арабы разрезали по длине несколько огромных рыбин, развернули их, словно бабочек, и повесили хвостами вверх над огнем. Когда рыбы стали темно-коричневыми снаружи, но белыми и сочными внутри, их сняли и завернули в толстые арабские лепешки. Угощение оказалось необычайно вкусным, и я набросился на него так, словно шейх из Мадины морил меня голодом. От внимания патриарха не ускользала ни одна мелочь, и он проследил, чтобы мои соседи подкладывали мне лучшие куски и кормили, словно наследного принца. По завершении трапезы, в соответствии с обычаем, появился человек с водой, мылом и полотенцем для омовения рук.

Словно не заметив моего аппетита, хаджи извинился, что угощение было таким скромным, и пообещал, что в следующий раз подготовится получше. Я с удовольствием пообещал приходить еще. Ведь вкусная еда — одна из важнейших радостей и в жизни вообще, и в путешествиях в частности.

Но не только из-за еды я с радостью общался с людьми, жившими среди зарослей тростника. Мне довелось близко узнать так называемых «примитивных» обитателей Полинезии, Америки и Азии, это слово нисколько не подходило к «болотным арабам». Просто их цивилизация совершенно не походила на нашу. Физически же и духовно мы нисколько не отличались друг от друга. И мы, и они прошли одинаково длинный путь от наших диких предков. Увы, в последнее время наш образ жизни слишком переменился. Мы зарабатываем наш хлеб насущный в мире компьютеров и транспортных пробок. Никто из нас, в отличие от хаджи и его народа, не живет посреди того, что дает ему ежедневную пищу. Чем дальше мы удаляемся от природы, тем более сложные формы приобретают условия нашего существования. Все дольше становится путь, который проделывает рыба из рек и картофель с полей, чтобы попасть к нам на стол. Мы ухитрились

сделать сложным все то, что раньше было простым, а теперь пытаемся исправить положение, придумывая правила автомобильного движения и компьютерные программы, переплачивая докторам, чтобы они спасали нас от последствий неправильной диеты и сидячего образа жизни, а также юристам, чтобы они выводили нас из дебрей придуманных нами же законов. Наша жизнь полна скрипа тормозов и гула отчаянно бьющихся сердец, мы ищем радость в сексе и на экране телевизоров и считаем, будто мы живем полной жизнью, когда наблюдаем за судьбами других людей. Мы верим, что мы богаты, только потому, что у нас есть деньги на банковском счету.

— Мы вовсе не бедные, — говорил хаджи, хотя лично ему принадлежала только циновка, на которой он сидел — Наша гордость — вот наше богатство. И никто не голодает у нас на болотах.

Эти люди были богаты духовно. Они никому не завидовали. Вот почему их цивилизация прошла через века, в то время как ассирийцы, персы, греки и римляне, вознесясь к вершинам, исчезли с лица Земли. Они обладают теми основами, которых нет и у нас: уважением к предкам и уверенностью в будущем. Мы тешим себя уверенностью, будто первыми создали цивилизацию, которая не обречена на гибель, но никак не можем остановить свой бег. Мы постоянно строим что-то новое, но строим безо всякого плана, и поэтому в процессе строительства у нас возникают все новые проблемы. Стрессы, детская преступность, безработица, гонка вооружений, терроризм, перенаселенность, глобальное потепление, истощение природных ресурсов, загрязнение воздуха, воды и земли.

На самом деле мы испытываем счастье только во время отпуска, когда напряжение и повседневная гонка остаются где-то позади. Именно тогда мы приобщаемся к природе: уходим в леса и долины на охоту или рыбалку. При этом нам жалко «примитивные народы» — ведь им постоянно приходится жить такой жизнью.

Столетний хаджи сидел посреди своего дома, величественный и полный уверенности, и перемешивал палкой угли в глиняной жаровне. Никого здесь не мучило желание обладать чем-то им неведомым. Старик развлекал нас историями, пронизанными отменным чувством юмора. Языки пламени отражались на лицах арабов, сидевших вдоль стен и молча внимавших ему. Кто-то разлил чай из элегантного заварного чайника по маленьким, стаканчикам в оправе из серебра, и воздух наполнился тонким ароматом божественного напитка.

Я окинул взглядом просторное и высокое помещение. Основу его составляли семь дуг из тростника, толще человеческого тела. На них, точно на ребрах, держались толстые тростниковые циновки. Я поневоле почувствовал себя как библейский Иона в чреве кита. Но по обе стороны этого чрева открывался захватывающий дух вид ночного неба, усеянного переливающимися звездами. Мне стало интересно, что «болотные арабы» думают о внешнем мире.

Словно прочитав мои мысли, хаджи рассказал, как он однажды был в Багдаде и что там ему безумно не хватало тишины и спокойствия родных краев. Он считал, что города порождают ложь, зависть и алчность.

— На болотах не бывает воров, — сказал он. — Хвала Аллаху, у всех есть все необходимое, и ничего лишнего. Буйволам хватает травы, в протоках кишмя кишит рыба, в изобилии цыплят, уток и дичи, а также арбузов. Здешние циновки и корзины из тростника всегда можно выменять на чай и муку. Чего еще человеку надо?

Кроме того, — тут старец торжественно воздел руки к небесам, — наши женщины добры и красивы.

У него самого — четыре жены. Вдоль стен раздался оживленный шепот и смешки. Белобородый старец знал, о чем он говорил.

Как известно, находясь в Райском саду, следует с опаской относиться к искушениям. Но однажды я в обществе мексиканца, экспедиционного механика, оказался на мосту, стоящем на краю болот. Он разделял мою слабость к красивым лицам и изящным формам, и когда мимо проплывала на каноэ удивительной красоты женщина, он не удержался и схватился за камеру. Он не видел, но я-то видел, что по направлению к нам мчится со всех сил, путаясь в развивающемся белом балахоне, араб с поднятым копьем в руке. Мне пришлось силой выхватить камеру у незадачливого фотографа. Мы убежали с быстротой молнии и оставили красотку на попечении ее стража.