По следам лунного затмения
Шрифт:
«Ну что ж, – философски заключила Ляля, – вполне ожидаемый ответ. Но попробовать стоило. Ничего, вот раскрутимся, и, глядишь, мы уже будем ставить условия, а не они! А эти еще локти будут кусать, что в грош нас не ставили, когда мы переметнемся к их более прозорливым конкурентам! Но для этого надо сначала… ну, я даже не знаю что… «близнецовый» роман написать, конкурс выиграть, засветиться на «Млечном Пути» (оцени, как звучит!) Ничего, прорвемся! Вместе мы – сила!»
Без всякого воодушевления, безучастно и почти машинально, Лара подписала договор и отправила его почтой в издательство «Закрома». Пути
Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, она принялась рассказывать Ляле о своем увлечении литературным переводом. «…Перевела с английского несколько книг. Это точно никому не нужно, просто для себя. А недавно и поэзию попробовала переводить. Поэму Вордсворта «Люси». Ту самую, где есть такие строчки, мои любимые:
«Она в безвестности жила,
И знаю только я
О том, что Люси умерла,
И с ней – душа моя!»
«Сама я давно мечтаю перевести что-нибудь заковыристое и одновременно известное, чтобы с мэтрами посостязаться, да только время всё никак выкроить не могу, – отозвалась Ляля. – Недавно в одном журнале мне попалась статья про «Сонет 66» Шекспира. Ну, знаешь, который «Tired with all these». Уж очень сложные для перевода, мол, последние две строчки, уже столько переводчиков полегло в неравной борьбе с ними – и не сосчитать! Никому они не даются.
Вот посмотри, какие есть концовки. Самый известный перевод Пастернака:
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.
Те же строки в переводе Маршака:
Все мерзостно, что вижу я вокруг…
Но как тебя покинуть, милый друг!
А что, сестра, давай устроим литературную дуэль на сонетах Шекспира? Как раз на этом «Сонете 66». Завтра День защитника Отечества, отметим его так! В назначенный час выйдем в сеть и обменяемся своими переводами…
Видишь, как интересно получается: ты бросила перчатку, я подобрала ее, выбрала оружие… Очень спонтанно и красиво всё разворачивается, так что, думаю, этот джентльменский спор еще войдет в наш «близнецовый» роман. Осталось только решить, как победителя будем выбирать. Нужно разработать какую-то систему оценки, что ли…»
И Лара, проштудировав статьи в интернете, разработала систему оценки по десятибалльной шкале, согласно которой надо было учесть сохранение анафоры, антитезы, общей стилистики текста, и, разумеется, оценить рифмы и лексику.
«Какой ужас! – отозвалась Ляля. – Я же дилетант, я так не смогу!»
«Я тоже дилетант, – успокоила ее Лара. – И даже хуже того. Никогда не думала, что буду заниматься поэтическими переводами. Я и стихи-то не писала раньше. Это всё Саймон из «Дождемся лунного затмения». Этот «милый мальчик» проявил невероятное своеволие! Я хотела сделать его писателем, но довольно скоро поняла, что дело тут пропащее. Не желал он писать прозу, только стихи! Скрепя сердце, я принялась за опыты, и сочинила для Саймона несколько стихотворений. Конечно, они получились слишком уж «детскими»,
С тех пор я задаюсь вопросом: могут ли персонажи настолько влиять на автора, что он под этим влиянием приобретает черты, доселе ему не свойственные? Или эти черты всё же присутствовали в авторе изначально, но дремали под спудом, что называется, и лишь работа над образом персонажа помогла ему познакомиться с этой неизведанной частью личности? Я думаю, скорее все-таки второе…»
«А как назвать то явление, когда персонажи со сходными чертами характера, да что там, похожие друг на друга, как братья-близнецы (ну да, или как сестры), фигурируют в произведениях разных авторов? – написала Ляля. – Об этом тоже следует поразмыслить, а заодно надо придумать, как назвать это явление. Братотипизация какая-нибудь. Фратресизация. Германизация… ой, нет, тут уже другие ассоциации пойдут. Или вот еще: жуткая на самом деле вещь, когда персонаж, которого ты описывал в книге, и знать о нем прежде ничего не знал, вдруг приходит извне, материализуется в реальном мире… То есть не прототип, а совсем даже наоборот! Это явление существует, и нуждается в специальном названии тоже! Давай-ка поподробнее изучим все эти явления, а там, глядишь, и открытие еще совершим. Литературное!»
«Если персонаж приходит извне уже после того, как ты о нем написала, то вполне можно назвать его «ауксотипом», – предложила Лара. – Это от греческого «ауксо» – «отголосок».
И она вновь порадовалась, что есть теперь с кем обсудить все эти загадочные явления, что появился наконец человек, который всё понимает, и которого волнуют те же самые вопросы. И этот захватывающий поединок на сонетах Шекспира – отличная идея!
***
Постыло всё! Взываю к смерти я!
Нет сил смотреть на муки бедняков,
На богачей, чей стол скрипит от яств,
Внимать хитросплетеньям лживых слов.
Доверие обмануто коварством,
И почести ничтожным возданы,
И мудрость называют шарлатанством,
И правого позорят без вины.
И власть, что зажимает рот искусству,
И торжество над сильным подлеца,
Невинность, что становится распутством,
Талант на побегушках у глупца, –
Постыло всё! Но как покинуть круг,
Где оказались вместе ты и друг?
Лара попыталась оценить свежесозданный перевод по своей же системе оценки, но результат получился весьма невысоким – то ли сам перевод нуждался в доработке, то ли система оценки никуда не годилась. «Посмотрим, что там у Ляли», – решила она. Зайдя на сервер электронной почты, сначала, как и договаривались, отправила свой перевод, и только потом раскрыла Лялино письмо.
Я от всего устал, одна лишь смерть – покой,
Отвергнутых я видел с колыбели,
А рядом весел, не нуждается ни в чем,
Чистейшей веры горестный урон.
И не по чину почести воздали,
И честь девичья… продано! Бедняжка!
И совершенство чистое в опале,
И благородство оседает тяжко.
Искусства стали штамповать товар
В угоду власти, глупости и моде,
Их истина банальности нектар,
Поработила доброту на службу злобе.