По следам невыученных уроков

Евстигнеева Алиса

– Не дождёшься!
– с силой воскликнул Пашка и, резко подняв меня над собой (я только и успела, что упереться руками в его плечи), начал крутиться со мной меж трав. И орать.
– Ксюшка!

И я опять расплакалась, чередуя слёзы со смешками, мои чувства больше не попадали ни под одну категорию. Я просто чувствовала себя живой как никогда. А затем уже сама поцеловала его, сначала в висок, после чего прошлась дорожкой из частых поцелуев по всему лицу и коснулась губ.

Пашка простонал мне в рот что-то нечленораздельное и всё-таки опустил меня на землю, при этом не выпуская из объятий.

Наши

поцелуи с каждой секундой становились всё более неудержимыми, всепоглощающими и жадными. И не было больше ничего вокруг нас: ни звёзд, ни трав, ни всего остального. Был только он и его руки, которые скользнули мне под сарафан. Откуда-то взялся плед, которым ещё недавно Паша укрывал наши плечи, и мы рухнули на него. Я уже сама сдирала с него рубашку, которая, казалось, начинала трещать по швам, но мне не было стыдно за свою напористость, мне вообще не было стыдно ни за что. Впервые в жизни я чувствовала себя максимально свободной и раскрепощённой, а ещё - самой желанной.

Он изловчился, перевернув меня на спину, и навис над моим телом.

– Я… уже… не… остановлюсь, - еле справляясь со сбившимся дыханием, сообщил Пашка.

– Только попробуй, - ругнулась я, притягивая его лицо обратно.

Постепенно мужские губы стали спускаться ниже. Платье давно сбилось в области талии, а тонкие лямки слетели с плеч. Паша целовал мою шею, заставляя задрать голову выше, его пальцы затрагивали какие-то особо чувствительные точки моего тела, из-за чего голос периодически срывался на крик. В какой-то момент я распахнула глаза, не выдержав переизбытка чувств, и это было последнее, что я смогла осознать - его прикосновения и бездонное звёздное небо над нами, которое этой ночью поглотило нас полностью.

***

В Пашиных объятиях было хорошо. По-особенному тепло и надёжно. Мы лежали на покрывале и тяжело дышали, отголоски удовольствия всё ещё звучали в наших телах.

Я устроилась на боку и невидящим взглядом всматривалась в высокие травы, которые шептали нам что-то на своём загадочном языке покачиваний и шелестения. Паша расположился сзади, обнимая меня со спины, и касался лёгкими, почти невесомыми поцелуями в область за ухом, от чего всё тело покрывалось множеством мурашек, и мне казалось, что я плавлюсь в его руках.

Ночной воздух холодил раскалённую и влажную от пота кожу: мою и Савицкого. И пусть мы лежали практически на голой земле, заметили это далеко не сразу.

Пашка среагировал первый, неожиданно резко ослабив свои объятия и подскочив на ноги. Я, ощутив пустоту рядом, неуютно поёжилась и жалобно пробурчала что-то себе под нос. Выражение его лица плохо читалось в темноте, но я всё равно знала, что улыбается. Капитан оправил плавки (жаль я не отметила, чьи геройские усилия мне сегодня стоило благодарить) и застегнул джинсы, которые мы так и не успели стянуть с него полностью. Хотела последовать его примеру, но меня опередили, подхватив на руки прямо вместе с пледом. Савицкий донёс меня до машины и уложил на заднее сиденье.

– Подожди, я сейчас, - распорядился он и исчез в ночной мгле, появившись через мгновение со своей рубашкой и моими босоножками в руках.

Я свернулась калачиком и, кутаясь в плед, только сейчас заметила, что на самом деле у меня зуб на зуб не

попадал. Паша включил обогрев и вернулся ко мне. И пусть сиденье явно не было рассчитано на нас двоих, он всё равно умудрился извернуться так, чтобы опять оказаться прижатым ко мне, только на этот раз лицом к лицу.

Едва ощутимый поцелуй в губы.

– Спи.

– Не хочу… - еле слышно заупрямилась я.

– Спи, говорю, - нарочито строго повторил он.
– А то я буду считать, что где-то что-то упустил.

Слабо улыбнулась, после чего потёрлась кончиком своего носа об его и выдохнула:

– Паш, спасибо тебе.

Он не стал юлить и уточнять за что, лишь с новой силой поцеловав меня, после чего опять в приказном тоне велел:

– Спи.

***

Наутро я проснулась одна.

В машине было тихо, даже печка не работала, но несмотря на это, мне было тепло - поверх пледа была накинута ещё и Пашкина ветровка. Всё тело стонало от усталости из-за неудобной позы, но мне самой казалось, что каждая клеточка моего тела была полна энергии и какого-то дикого, ничем не сдерживаемого счастья.

Выпутавшись из кокона, долго боролась с одеждой, благо, что рюкзак с вещами нашёлся на переднем сиденье и можно было сменить нижнее бельё. Господи, спасибо тому, кто придумал влажные салфетки. Сарафан пока переодевать не стала, и пусть он был безнадёжно измят, он как ничто другое соответствовал моему внутреннему состоянию.

На улице было свежо. Солнце только поднималось из-за горизонта, окрашивая всё вокруг золотыми всполохами. По полю стелился густой туман, сквозь который пробивались красочные мазки всевозможных цветов, как если бы я попала на полотно кого-нибудь из импрессионистов. А ещё запах… сладко-пряный, дурманящий и пьянящий.

Зябко повела плечом, обхватив себя руками. Нужно было одеться. Но все здравые мысли просто вынесло из моей головы, стоило увидеть тёмный силуэт на фоне восходящего солнца. Савицкий стоял спиной ко мне на расстоянии нескольких десятков метров и всматривался куда-то за горизонт, меня так сильно влекло к нему, непреодолимо и неудержимо, будто за одну ночь сотни тысяч тоненьких нитей привязали моё глупое женское нутро к этому до невозможного удивительному мужчине.

Я ступала осторожно, будто боялась спугнуть - его, себя, очарование этого утра. Мои пальцы касались верхушек трав и цветов, и ощущения были такие, словно сама природа вкладывала в меня свои силы, делясь чем-то потаённым и доселе мной неизведанным.

Паша обернулся, когда между нами оставалось всего лишь несколько шагов. Оказывается, курил. Вид был серьёзным, не то чтобы хмурым, но задумчивым.

Я было стушевалась, но ровно до того момента, пока наши взгляды не пересеклись. Даже не знаю, как описать то, что плескалось в синеве его глаз, но я тонула и была совсем не против этого.

Он протянул мне руку, потому что, как оказалось, я замерла на месте, поглощённая разглядыванием Савицкого. Вложила свои пальцы в его ладонь, и Паша, сделав последнюю затяжку, притянул меня к себе и поцеловал, правда, в макушку, но мне и этого было достаточно, чтобы ощутить себя на своём месте. Уткнулась лицом ему в грудь. Мужская рубашка пахла горечью табака и уже привычными древесными нотками одеколона.