По следам невыученных уроков
Шрифт:
– Мы с Пашей очень любим эту фотографию, - мягко сообщила мне Римма Борисовна, неслышно появившаяся в комнате.
– Хотя сам Павлик вечно ворчит на эту тему, утверждая, что не понимает, зачем прошлое на обозрение выставлять.
Паша-Павлик - вот как эта женщина разобралась с именами.
– Поворчать? Как-то не сильно на него похоже, - обычное данную привычку приписывали мне. Занудство как защитная реакция, вот только знала об этом исключительно я.
– Да, он бывает и таким,
– Кто?
– удивлённо хмыкнула я.
– Паша? Смущается?
Моя собеседница улыбнулась с некой долей снисхождения.
– Ничто человеческое не чуждо даже ему…
Язык - враг мой.
– Римма Борисовна, я не это имела в виду.
– Да нет, всё нормально. Павлик не любит показывать себя настоящего, вечно переживает не из-за того. Понимаешь, у него перевёрнутые представления о себе. Вечно выставляет вперёд всё самое дурное и стыдится человеческого. Он же тебе про Женю ничего не рассказывал?
Молча помотала головой.
– Я так и думала, - заключила Римма Борисовна.
А я задумалась о том, что вообще знаю о Савицком. Или же хочу знать? В голове пронеслась сцена, которую я закатила Пашке часом раньше. Жгучий приступ стыда вновь полоснул где-то внутри. Римма Борисовна, словно почувствовав моё состояние, аккуратно коснулась моего плеча.
– Многие видят только то, что он показывает. Но этому верить не стоит. Он хороший человек, просто… не умеет принимать свои слабости.
Едкая горечь сковала моё горло, настолько стало обидно за Пашу, мне, видимо, и половины не понять, каково это - провести своё детство в вечной борьбе за выживание.
Женька появился из бани минут через двадцать, в широких чистых шортах, явно доставшихся ему от Пал Петровича, и футболке с короткими рукавами, из-под которых виднелись жилистые руки, все покрытые синяками, чуть ли не чёрными. “Такое бывает, когда человек закрывается от ударов”, - подсказали знания, неизвестно откуда взявшиеся в моей голове.
Римма Борисовна к тому моменту уже ушла в огород, где, как оказалось, они с Павлом Петровичем и были в то время, когда в дом заявился Женя. Мою скромную персону официально оставили за главную, велев присмотреть за “мальчиком”, который был меня выше на полголовы. Под "присмотреть" явно имелось в виду не контроль за тем, чтобы семейное серебро, если такое имелось, осталось нетронутым.
Женька уставился на меня своими большими глазами-колодцами, а я всё никак не могла отвести взгляда от его избитых рук.
– Жалеете?
– едва ли не с презрением поинтересовался парень, походя на Савицкого.
– Сочувствую. Так не должно быть.
– Как есть, - со знанием дела усмехнулся мальчишка, с самым независимым видом прошёл
Впервые за много лет я не знала, что можно сказать ребёнку. Обычно даже не задумывалась об этом, всё выходило само собой. Могла взрослых бояться, а вот с детьми… мне всегда было свободно, но не в этот раз.
Попробовала представить на его месте кого-нибудь из своих детей. В голову упорно лез Севка, который в моём представлении подавал на родителей в суд за нарушение его конституционных прав.
Тряхнула головой и резко подскочила на ноги, вызвав недоумённый взгляд Жени. Наши глаза пересеклись, ему тоже было неуютно рядом со мной, и я поспешно выскочила из комнаты. Вернулась с тюбиком мази в руках.
– Футболку снимай, - скомандовала я.
Всё было просто: не нравится ситуация - возьми происходящее в свои руки.
– Нахрен?
– явно опешил парень.
– Лечить тебя буду, - с боевым настроем заявила я, и сама потянулась к нему.
Он вывернулся, запрыгнув на спинку дивана.
– Я могу расценить это как домогательство к несовершеннолетнему! Статья, так-то…
Боже мой, мозги у парня точно были устроены на манер Савицкого. А значит, и злиться было бессмысленно.
– Тогда расслабься и получай удовольствие, - повторила я Пашкину фразу, сказанную накануне, - так хоть по любви выйдет, - ляпнула я, слабо осознавая, что вообще несу.
Но, на удивление, подействовало: парень опешил ещё сильнее и замер на месте.
– Решили в благодетельницу поиграть?!
– Обязательно.
Женька перепрыгнул от меня с одного края дивана на другой, но я с каким-то маниакальным упорством продолжала надвигаться на него.
– Вы больная! У вас кукушечка подтекает!
– Сначала с твоими синяками разберёмся, а потом уже и моей кукушечкой займёмся.
– Да чего вы привязались, какое вам вообще дело до моих синяков?! Святошу не стройте, так себе выходит. Делаете вид, что простили, а сами… нос воротите!
Всё это время мы с ребёнком продолжали водить хороводы по комнате, но последние его слова меня порядком шокировали. Пришлось рявкнуть.
– Стоп!
Замерли оба. Женька даже головой тряхнул, словно не веря в то, что я умею так орать. Да я и сама, если честно, верила с трудом. Вот бы моя школота сейчас удивилась!
– Нос ворочу?
– не в состоянии осмыслить услышанное до конца, переспросила я.
– Ну да! Повесили уже на меня ярлык вора, да?!
– с каким-то диким отчаянием высказывал мне Женька свои опасения.
– Удавиться готовы за свои шмотки...
– Шмотки?
– на автомате переспросила я, не сразу сообразив вообще, о чём он сейчас толкует.