По следам невыученных уроков

Евстигнеева Алиса

– Я соскучился, - его дыхание по моим волосам.

– Я тоже.

***

Уехали мы не сразу.

Сначала просто стояли в обнимку и любовались восходом, а потом Пашка настолько отчаянно раззевался, что я не придумала ничего лучше, как попробовать уложить его спать. Но он категорически отказался делать это в машине, опираясь на то, что потом просто-напросто не разогнётся.

В итоге мы опять оказались на покрывале. Ощущения были совсем другими, и если сегодняшняя ночь казалась мне волшебно-недосягаемой, то солнечный свет делал нас реальными как никогда.

Я даже не жмурилась, будучи не в состоянии отвести своих глаз от Савицкого, который двигался со свойственной ему ленцой и плавностью, превращая каждое своё движение в тягучую, но в тоже время сладостную пытку.

После мы ещё долго валялись на покрывале, переплетя пальцы и наблюдая за тем, как травы, колышимые ветром, танцевали над нашими головами. А потом капитан всё-таки сдался и уснул. Не сразу, но я выскользнула из его объятий, хорошенько завернув края пледа в попытке сохранить для него какое-никакое тепло.

Натянув платье на влажное тело, я отошла от нашего импровизированного ложа. Солнце уже почти было в зените, поэтому земля оказалась достаточно прогретой, чтобы ступать по ней босиком. Идти по траве без обуви было, конечно, больновато, но я терпела и даже не морщилась.

Телефон нашёлся в машине, почти разряженный и с множеством пропущенных от родителей. Ах да, я же обещала ещё вчера вернуться в город, а сама… А сама оказалась полуголой посреди поля в чужой стране. И пусть перед родителями было стыдно, но сама мысль мне понравилась.

Скинув маме краткое смс с объяснениями и клятвенным обещанием в скором времени появится на их пороге, я отключила сотовый и, прихватив из машины Пашкину ветровку и яблоко, которое, к моему великому счастью, нашлось в рюкзаке, отправилась бродить по полю. До ужаса хотелось есть и спать, но состояние внутренней целостности и полноты компенсировало любые неудобства.

Сначала просто бродила меж трав и цветов, думалось о многом. Собственная осторожность предостерегала от поспешных решений и выводов. У меня было много вопросов к нему, многое из поведения Савицкого оставалось непонятным для меня, и его объяснения вряд ли вносили окончательную ясность в то, что он за человек.

И вот тут я подходила к главному. Так доверяю ли я ему полностью? Ответ получался противоречивым. С одной стороны, Савицкий был именно тем, кого я впервые за долгое время в принципе пустила в свою жизнь, да так, чтобы спонтанно сорваться с места и колесить по просторам нашей (и не только) родины, а потом ещё и придаваться разврату под открытым небом, позабыв обо всём на свете. С другой же стороны, я будто бы всё время ждала подвоха от него, ждала, что оттолкнёт или разочарует.

Бывали моменты, когда я абсолютно отчётливо видела его потребность во мне, настолько острую и отчаянную, что это начинало меня пугать, ибо червячок сомнения постоянно шептал, что, может быть, на самом деле Савицкому просто нужен кто-то рядом, а я так… просто попала под руку.

Собственные размышления меня нервировали, чуть подрагивающие пальцы скользили по цветам, срывая их один за другим. Цветочный венок плёлся сам собой, принося хоть какое-то успокоение.

Но неизменным оставалось

одно. Я погрязла в товарище капитане полностью и будто бы уже безвозвратно. Только рядом с ним я чувствовала себя понятой и принятой, несмотря на все наши колючки и неясности. Смогу ли я в нужный момент сама отказаться от него? Ответ напрашивался сам собой.

***

Паша проснулся через несколько часов, я сидела чуть в стороне, расположившись на его ветровке, обхватив руками колени и с огромным венком на голове. Было странно, было нелепо, было хорошо. Он не сразу заметил меня, сначала просто завошкался, потом раскрылся и, будучи абсолютно голым, потянулся. Наткнулся рукой на пустое место рядом, дёрнулся, нахмурился, поднял голову и… увидел меня. Лицо тут же расслабилось, расплываясь в по-особому ласковой улыбке. Поманил пальцем и позвал:

– Иди ко мне.

И да, я пошла.

Глава 19

На родину возвращались в тишине, говорить было не о чем. Нет, не так. Нам слишком многое нужно было сказать друг другу, но нужных слов пока не находилось.

В памяти прокручивался наш последний диалог, перед тем как мы сели в машину. Я как раз только-только переоделась в чистую одежду и помахала перед капитанским носом своим вконец убитым сарафаном.

– Вот почему нельзя было сделать это всё в России? Как положено, по-человечески, на кровати и в комфорте?
– бурчала я для проформы, чтобы не показывать Савицкому всю глубину своей признательности.

Никто не знал, что ждало нас впереди, но я была уверена, что эта ночь с её бездонным звёздным небом останется со мной навсегда.

– А ты не переживай, - в своей манере хмыкнул Паша.
– Мы и в России повторим, и на кровати, и в комфорте… И прошу заметить, что всё это будут разные эпизоды.

Покраснеть я не покраснела, но оскорблённый вид состроила, чтобы не расслаблялся, Пашка, конечно же, не поверил, но мириться полез, благо что вовремя остановился, потому что мне уже начинало казаться, что никогда мы не уедем с этих полей.

Почти всю дорогу я дремала, хотя по-началу и боролась со сном, не желая оставлять своего водителя одного, что порядком его веселило, особенно когда я откровенно начинала клевать носом.

После заправки и плотного завтрака жить стало гораздо приятней. Савицкий пил свой зубодробительно-сладкий кофе и уверенно гнал вперёд, а у меня даже сил не было реагировать на то, что он опять откровенно превышал скорость. К собственной чести, я продержалась до самой границы и вырубилась лишь после прохождения пограничного контроля.

Проснулась, когда мы уже проехали половину нашей немаленькой области.

– Засоня, - улыбнулся Паша, заметив, что я зашевелилась.

– Засоня, - согласилась, видимо, позабыв, что надо ворчать.

Его рука легко коснулась моей коленки, мимолётно и будто бы вскользь, почти тут же ухватившись за мою ладонь и переплетая наши пальцы.

Ещё раз перекусили в придорожном кафе, после чего Савицкий ушёл и вернулся с огромным арбузом.

– Зачем?
– удивилась.

– В гости обычно с пустыми руками не ходят, - с самым невозмутимым видом пояснил он.