По следам невыученных уроков
Шрифт:
Савицкий резко замолк, а я напряглась, жалея, что в комнате было темно. Многое сейчас бы отдала, чтобы увидеть его лицо. Секунды молчания вышли до безобразия гнетущими, и я уже подумала сказать, что можно не отвечать, раз это так сложно, но Паша всё-таки отозвался.
– А полегче у тебя вопросов не было?
– меня это покоробило. В тайне надеялась на совсем другой ответ.
– Разве это сложный вопрос?
– встала в позу я.
– Не знаю, - странным образом растерялся капитан.
– А ты любила?
В голове проскочила мысль, что следователю Маркову нужно было всё-таки лучше проверять мой паспорт, потому что страдать такой фигнёй могла
Пашка, правильно разгадавший мою заминку, понимающе хмыкнул, назидательно заметив:
– То-то же.
Я нахмурилась, порицая себя за малодушие. Что ж мы с ним такие недоразвитые-то оба? И панически зажмурившись, как перед затяжным прыжком, еле слышно просипела:
– Нет.
Мужчина рядом со мной завис, после чего вполне искренне удивился:
– Не понял, - выдал Пашка и замялся, скорее всего, подбирая слова.
– Я же у тебя... не первый.
Прозвучало наивно. И эта наивность, совершенно несвойственная тридцатидвухлетнему Пашке, повидавшему в этой жизни если не всё, то многое, вызывала жгучее желание обнять его или как минимум погладить по голове.
– Наверное, я просто никого не подпускала близко… - пояснила несмело.
– Душевно. А без этого любить сложно.
– Ты не подпускала?
– зачем-то переспросил капитан, словно не веря услышанному.
– Я.
– Да брось. Ты хоть и колючая, но у тебя по жизни всё на лице написано большими буквами, ты же абсолютно не умеешь отстраняться или отгораживается.
– Оказывается, умею.
Он завошкался на месте, а потом извлёк из-под подушки свой телефон, пару раз провёл по экрану пальцами и, оставив слабо мерцающий дисплей включённым, положил трубку между нами так, что теперь можно было разглядеть лица.
– Рассказывай.
– Да нечего там рассказывать, - попыталась увильнуть, уже жалея, что начала весь этот разговор.
– И вообще - это я от тебя историю просила, а не наоборот.
Но Савицкий умеючи проигнорировал последние слова, проведя ладонью по моей щеке, убирая с лица разметавшиеся волосы.
– Ксюшка…
О этот шёпот, выворачивающий всю душу наизнанку, которому я не умела сопротивляться.
– Да там и рассказывать-то нечего, честно.
Но Пашка выжидающе молчал, продолжая водить пальцами по моему лицу. И я вдруг поняла, что хочу… Сама хочу ему всё рассказать. Хочу чтобы хоть раз в жизни кто-то понял всё то, что я нагородила у себя в голове.
– Я же тебе уже говорила, что была своеобразным ребёнком?
– спросила и почувствовала, как пересохло в горле. Интересно, если я сейчас сбегу на кухню за водой, воспримет ли он это как трусость?
– Тебя обижали?
– Да нет. На самом деле у меня было много друзей. Просто мне всё никак не удавалось найти своего места среди них. Ну… как тебе объяснить? Наверное, я просто была одной “из”, не имея ничего примечательного, а мне очень хотелось быть… кем-то. А ещё я росла слишком стеснительной, слишком удобной, слишком правильной. Этакая девочка-одуванчик с надеждой, что все вокруг поступают по совести. Это как у Стругацких: “Счастья всем даром и пусть никто не уйдёт обиженным”. Меня до сих пор тянет рыдать, если я сталкиваюсь с мировой несправедливостью.
– И это плохо?
– А ты вспомни. Сам же говорил, что люди всегда поступают исключительно в соответствии со своими интересами. А я… Нет, я не такая дура, чтобы верить во всеобщее равенство и честность. Но это не мешает мне переживать. Я, наверное,
– И при чём тут любовь?
– При том, что мальчики с такими не встречаются, с такими дружат, и то… потому что это удобно. Я же всегда поддержу, помогу, выслушаю. А мне очень хотелось нравиться. Но вечно это заканчивалось какой-то глупостью - несмешными шутками, детским лепетом, неумелыми заигрываниями или ещё чем-то… странным. Каждый раз, когда мне нравился какой-то мальчик, я думала лишь об одном: как выглядеть адекватной в его глазах. Со временем это превратилось в установку не показывать своих чувств, не демонстрировать своей симпатии, потому что это уж точно не взаимно. Знаешь, так-то я была очень влюбчивой, но никогда не позволяла себе увлечься кем-то по-настоящему, поскольку боялась, что ему, ну, мальчику, это не понравится. Как если бы мои чувства к человеку могли чем-то опорочить его.
Странно, но говорилось легко. Вернее на душе-то как раз было тяжело, но откровения будто сами просились наружу.
– Бред не говори, - вдруг строго потребовал Паша, вызвав у меня ещё один приступ острого желания прижаться к нему.
– Да, ты прав, бред, - улыбнулась я мягко, - но переживалось это вполне реально.
– Вечно ты себе проблем насочиняешь, - проворчал Савицкий, после чего с жаром добавил.
– Ксень, да для любого будет честью, если ты обратишь на него внимание!
Наверное, это должно было ободрить меня, но это его “для любого” сильно резануло слух. Для любого, не для него. Но я не позволила разрастись этой мысли, запихав её куда подальше.
– А потом? Ты же выросла.
– Выросла, но если ты думаешь, что это что-то меняет, то зря. Потому что со временем эта фигня становится лишь сильнее, только принимает иную форму.
Продолжать оказалось сложнее, поэтому я невольно зависла, окончательно заблудившись в своих чувствах. Из ступора вывел Савицкий, коснувшийся моих губ нежным поцелуем, словно делясь своими силами.
– Его звали Юра, и мы повстречались уже после университета, - продолжила я, когда смогла восстановить своё дыхание после Пашкиного приступа нежности.
– А ведь он мне толком даже не нравился. Скорее… просто был не противен. Он проявлял знаки внимания, такие прям классические. Ужин в кафе, букет цветов… Все вокруг оживились. Мол, смотри, Ксюша, какой хороший парень. Не пьёт, работящий, за тобой ухаживает. Присмотрись. И я правда старалась. Старалась найти в нём плюсы, и их действительно было не мало. Но больно уж на арифметику походило. И всё вроде бы было так… И да, я согласилась встречаться, потому что так надо было, потому что пора было, потому что… мне самой хотелось. Вот только я не учла одного - мне хотелось абстракции, а не конкретного человека.
– Ты себя заставила?
– с напряжением в голосе догадался капитан.
– Не то чтобы… Скорее убедила, что это правильно, что так надо. И знаешь, что самое стрёмное? Я не почувствовала вообще ничего, даже стыда не было. Я лежала под Юркой, ощущая его касания, движения, и всё ждала, что вот сейчас должно накрыть, хоть что-то же должно прийти? А мне пусто. Ещё и притворяться надо было, что всё хорошо, что… мне понравилось. Короче, Паш… Я такая дура.
И разревелась. Неожиданно и абсолютно беззвучно, лишь уткнувшись в Пашину шею. Ну точно идиотка. Клиническая. Попыталась отвернуться, но он не дал, всё сильнее прижимая к себе.