По следам Таманцева
Шрифт:
Следователь махнул рукой. Помощник открыл дверь и позвал надзирателя.
Снова она шла по коридору впереди надзирателя, ужасаясь ситуации, в которую попала. Она понимала: когда у следователя кончатся кулачные аргументы, он вспомнит про Гену и Лилю.
Каждый следующий день она ждала нового вызова на допрос. Но с ней словно играли в кошки-мышки. Шли дни, и она всё больше боялась, что в нужный момент у неё не хватит сил сопротивляться, в особенности если следователь попытается использовать в качестве средства давления на неё сына
Через неделю всё повторилось. Опять ленивые угрозы следователя и остервенелые удары его помощника. И всё те же вопросы: «Кто помогает партизанам в деревне? Как и кто поддерживает с ними связь? Где находится лагерь партизан и гражданский лагерь их родственников?»
Мария пыталась говорить о том, что в деревне действительно появляются какие-то люди, но кто это — ей не известно, да и приходят они редко и неожиданно.
Следователь выслушал её и пообещал:
— В следующий раз мы будем беседовать в присутствии ваших детей.
И опять она возвращалась в камеру, едва держась на ногах. Надзиратель поставил её лицом к стене и стал открывать ключом дверь.
— Не бойся, — сказал он ей тихо, — всё будет хорошо. Она ничего не ответила. Чем ей может помочь этот почти мальчишка, тем более служка оккупантов? Странное чувство нереальности происходящего охватило её. Она машинально кормила детей, отвечала на вопросы сокамерников. И когда в одну из ночей вдруг открылась дверь, и знакомый молодой голос произнёс:
— Всем взять вещи и на выход…
Она так же машинально разбудила детей, взяла их за руки и пошла в коридор. Когда их колонна проходила через тюремные ворота, вышла небольшая заминка.
— Почему без конвоя? — вопрос Анатолию.
— Спроси у начальства, — уверенно ответил тот, — они тебе объяснят.
Держа карабин наперевес, Анатолий повёл колонну не главной дорогой, на которой был пост, а какими-то обходными путями. К утру они были уже далеко от города.
— Привал, — сказал их конвоир, — кто не желает идти со мной, могут возвращаться домой… Всем остальным короткий отдых, и уходим к партизанам.
— В какой отряд? — спросили конвоира.
— Придём, там всё узнаете, — был ответ.
Так Мария Павленок оказалась в партизанском отряде «За победу» бригады имени Кирова. Детей со временем переправили родственникам в соседнюю деревню: домой возвращать их было опасно, да и не было у неё больше дома: его сожгли полицаи в отместку за побег.
Трубник
И чем взяла Мишу эта учительница? Ничего примечательного — рыжие волосы, правда, красиво вьющиеся, ровный и всегда тихий голос. Нет в ней никакой лихости, ни огня, которые, по здешним понятиям, должны отличать боевую подругу. Сама простота.
Идём с задания, все устали, много дней спали урывками по несколько часов. Все клюют носом, кемарят на ходу.
— Отстань немного, — говорю Мише.
— У тебя есть секреты от ребят? — спрашивает.
— Есть, —
— Ну ладно, давай отстанем.
— Миша, — начинаю я, когда расстояние между группой и нами стало достаточным, чтобы нашего разговора никто не услышал, — я всё вижу…
— Что ты видишь?
— Твои метания.
— Ну, это мои заботы.
— Нет, брат, на войне так не бывает. Ты сам говорил, что от настроя каждого зависит жизнь всех бойцов группы. Говорил?
— Угу.
— А ещё ты говорил, чтобы между нами не было никаких обид, размолвок и недоговоренностей. Так?
— Так.
— Дак вот, чтобы всего этого не было, давай я стану твоим посредником.
— То есть?
— Посредником в переговорах с Марией.
Легкая краска бросилась в лицо Мише, но я «не заметил» этого и продолжал.
— Ты любишь её, она тебя, чего же вы в прятки играете?
Миша долго молчит и кажется невозмутимым. Но меня обмануть трудно. Походка его выдаёт. Он напряжён, чего с ним не бывало даже во время операций.
— Вася, — говорит он, наконец, — война…
— Вот потому-то и не нужно молчать.
— Нет, Вася, ничего из этого не выйдет. Она пережила смерть мужа, сама чуть не погибла в тюрьме… А если меня убьют, каково ей одной оставаться.
— Здорово…
— Ну, здорово или нет, не знаю, зато правильно.
— Нет, ты не прав.
— О себе я не думаю, за это время разучился думать о себе. Я к смерти готов в любую минуту. Ну, а как потом она? У неё муж погиб в финскую. Она это едва пережила. А вдруг я погибну, она совсем сломается.
— Знаешь, в чём ты не прав?
— Нет.
— Любовь — дело двоих, а ты сам всё решаешь.
— Ну, а кто же ещё должен решать?
— Оба…
— Но я решаю за двоих.
— А ты реши сначала за одного.
— Это как?
— Поговори с ней, а если сам не можешь, я выступлю посредником.
— Ладно, обойдёмся без посредника.
Выйдя от директора киностудии, я вспомнил, что собирался позвонить в Москву. Однако возвращаться в кабинет после столь резкой беседы мне не хотелось. Перебравшись на правый берег Оби, зашёл в кассу, где когда-то продавали авиабилеты. Располагалась она в левом крыле здания областной администрации или, проще, облисполкома. Там я неожиданно легко взял билет до Москвы на завтрашний утренний рейс. Впрочем, это был все тот же ИЛ-86.
После этого поехал на Главпочтамт и позвонил оттуда в Москву в Союз писателей России, чтобы узнать номер телефона Богомолова. Но там мне сказали, что он не член Союза писателей, однако номер найти помогли.
Я повесил трубку, постоял немного в кабинке и, собравшись с мыслями, набрал номер, продиктованный мне коллегами из Москвы.
— Да, — ответил низкий мужской голос.
— Это Владимир Иосифович? — спросил я.
— Да, — так же бесстрастно повторил собеседник на другом конце провода.