По требованию герцога

Хэррингтон Энн

Она повернулась к нему лицом.

— Причина, по которой я знаю о ней и о той ночи, заключалась в том, что она приехала в Честнат-Хилл через несколько недель после смерти твоего отца, разыскивая тебя. Она узнала, что ты унаследовала наследство, и планировала стать любовницей нового герцога. Она не заботилась о тебе или о том, чтобы завоевать уважение общества — ей нужны были только твои деньги.

Самодовольная улыбка тронула ее губы.

— Я так быстро отправиле ее собирать вещи, что, кажется, напугала ее.

— Я понятия не имел, — пробормотал он, удивленный яростной защитой своей матери своей семьи в самое мрачное

время ее жизни.

— В то время не было причин говорить тебе об этом. Тебе не нужно было взваливать еще и это бремя на свои плечи.

Она нахмурилась, ее лицо потемнело от раскаяния.

— Но теперь я думаю, что, возможно, совершила ошибку, не сказав тебе.

Она сделала долгую и задумчивую паузу.

— Что Миранда хотела от тебя?

— Она хотела меня, — тихо признался он, все еще не совсем веря в это сам.

Его мать напряглась, ее глаза сузились при этих словах.

— Она хотела стать герцогиней?

— Нет, — тихо поправил он, глядя на своего отца, — она хотела, чтобы я был счастлив, и она хотела, чтобы я любил ее. Она не хотела герцога.

Он поморщился, когда воспоминание о ее словах пронзило его, как ледяная вода.

— Она хотела меня.

— Мне кажется, — сказала она, улыбаясь ему с любовью, — что она все еще может получить желаемое, если ты позволишь.

Он не осмеливался выпустить на волю слабые проблески надежды, которые начали расцветать в его груди. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, какие препятствия все еще стоят между ними. Даже с колотящимся сердцем от такой возможности, он покачал головой, не желая в это верить.

— Общество разорвало бы ее на куски.

— Мой дорогой мальчик, ты Карлайл. Твой отец был солдатом, твоя сестра была разбойницей с большой дороги, а два твоих брата намерены уничтожить Сент-Джеймс-стрит, по одному клубу за раз.

С понимающей улыбкой она поцеловала его в висок, прежде чем направиться к двери.

— Когда кто-нибудь в этой семье по-настоящему заботился о том, что думает общество?

Он уставился на стакан в своих руках, его пальцы дрожали от чудовищности всего, что он узнал сегодня вечером. Впервые за два года в нем теплилась надежда, что его жизнь может оказаться чем-то большим, чем бремя титула. Что он все-таки может обрести счастье.

— Она, должно быть, ненавидит меня, — пробормотал он, озвучивая свои худшие опасения. — После всей боли, которую я ей причинил… Как мне исправить это?

— Начни с того, чтобы признаться ей в любви.

Она остановилась, чтобы улыбнуться ему, прежде чем выскользнуть за дверь.

— В конце концов, это то, что сделал твой отец.

— О, черт возьми! Миранда посмотрела на испорченную колонку цифр в бухгалтерской книге приюта и чуть не заплакала. Снова.

Толкнув книгу через стол, она опустила голову на руки. Она была совершенно несчастна, и единственное, что удерживало ее от того, чтобы снова не разрыдаться сегодня днем, было то, что только это и делала с тех пор, как вернулась в Ислингем четыре дня назад. И думала о Себастьяне. Затем плакала еще немного… пока у нее просто не оставалось слез.

Даже работа в приюте не могла ее отвлечь. Она надеялась, что разбор счетов отвлечет ее настолько, чтобы она смогла на несколько часов забыться в суммах и столбцах. Но ее мысли только продолжали блуждать, и она перепутала цифры…Триста фунтов за мыло? О, ей вообще не следовало приходить в

свой кабинет!

Но она бы сошла с ума, если бы осталась дома.

Тетя Ребекка и дядя Хэмиш были удивлены ее неожиданным возвращением — и обеспокоены, хотя они были достаточно любезны, чтобы не настаивать на настоящей причине, по которой она сбежала из города домой. Все, что она могла им сказать, это то, что ее сезон прошел не так, как планировалось, и что она скучала по дому. Что было правдой. Последние четыре дня она в основном сидела дома и ходила, плакала, потом еще немного ходила, пока тишина и безмолвие дома не загнали ее в деревню, в приют.

Но даже здесь, среди знакомого шума и хаоса детей, ее мысли не были ее собственными.

К настоящему времени Себастьян, несомненно, нашел даму для официального ухаживания, и та, должно быть, радостью согласилась, зная, что он планирует жениться на ней. В конце концов, какая женщина в здравом уме откажет такому мужчине, как он? Если бы красивый герцог с золотистыми волосами, с блестящим умом, остроумным чувством юмора, замечательной семьей и, о, столько страсти внутри него, только и ждущей, чтобы вырваться, предложил ей —

Но он этого не сделал.

И никогда не предложит.

Не в силах удержаться от того, чтобы не погрязнуть в страданиях, она скрестила руки на груди и крепко обняла себя, задаваясь вопросом, думал ли Себастьян когда-нибудь о ней.

Но, конечно, он этого не делал. Она проклинала свою глупость, вытирая мокрые глаза, в которых, по-видимому, все-таки осталось несколько слезинок. Зачем ему это? То, что они разделили, было драгоценным, но мимолетным опытом, особенно для такого человека, как он, который оставил за собой цепочку разбитых сердец, трепещущих на протяжении многих лет. К августу он, скорее всего, совсем забудет о том, что произошло между ними.

Но она никогда этого не забудет. И поэтому она не могла оставаться здесь.

Ислингем был ее домом, и после того, как она пережила разочарования Лондона, она больше никогда не хотела покидать его, довольная тем, что проведет остаток своих дней здесь с сиротами и людьми, которых она любила. Но теперь это было невозможно. Ей придется найти работу где-нибудь в другом месте в качестве гувернантки или учительницы, возможно, в качестве управляющей в другом приюте. Но она должна была уехать к августу. Она должна была. Видеть Себастьяна с его женой, видеть детей, которых она ему подарит, и дом, который они создадут вместе в Блэквуд-холле… Миранда зажмурилась и крепко прижала руку к груди, и разбитое сердце внутри — О Боже, она просто не могла этого вынести!

— Мисс! — мистер Гранди вбежал в ее кабинет со шляпой в руке и явно взволнованный. — Мисс, идите скорее!

Она села и вытерла глаза, надеясь, что он не заметил слез. Но, конечно, он их видел, хотя был слишком добр, чтобы что-то сказать.

— В чем дело, мистер Гранди?

— Вы нужны в саду за домом — очень срочно!

Паника пронзила ее, и печаль сменилась мгновенным ужасом, поскольку ее разум немедленно представил худшее. Дети! Все утро они вели себя тихо, и хотя они были в классе, они были слишком тихими. И это никогда не было хорошо. Она была слишком отвлечена своими собственными эгоистичными проблемами, чтобы заметить, что что-то не так. Если бы дети причинили себе боль из-за ее собственной жалости к себе, о, она никогда не смогла бы простить себя!