По требованию герцога

Хэррингтон Энн

Женщина, которая не была ею.

Теперь непрошеные слезы навернулись на глаза, и она отвернула голову, чтобы другие пассажиры не увидели страдание на ее лице и боль, которая угрожала поглотить ее. Ее плечи неудержимо затряслись, и она прижала руку к груди. Боже милостивый, ей было так больно, что она едва могла дышать! Предполагалось, что быть с ним было приятно. Теперь, однако, она не чувствовала ничего, кроме мучительного страдания.

Она сказала Себастьяну, что хочет его, и она не шутила. Каждой частичкой своей души и существа. Она любила его и хотела провести с ним всю оставшуюся жизнь, создать для него любящий

дом и родить ему детей. Заставлять его смеяться и улыбаться. Просто делать его счастливым.

Но он никогда не сможет принадлежать ей. Она была дурой, что когда-либо желала этого.

Она открыла глаза и посмотрела на последние кусочки размытого слезами Лондона, ускользающего прочь, когда почтовая карета направилась на север мимо Хэмпстед-Хит.

Город так много обещал ей, когда она приехала, так много возможностей для веселья и счастья в этом сезоне. Но теперь, как она сможет когда-нибудь снова думать о городе, не думая о Себастьяне?

В этом и заключалась проблема Лондона, решила она, снова закрыв глаза и глубоко вздохнув в тщетной попытке сдержать слезы. Снаружи город казался таким манящим, таким волнующим и чудесным… Совсем как удовольствия под мерцающими китайскими лампами в Воксхолл-Гарденс.

Но так же, как и в Воксхолле, когда погасли лампы и наступил рассвет, это оказалось не более чем уродливой иллюзией. Как и любовь, это было не более чем мечтой, которая никогда не станет реальностью.

15 глава

Себастьян сидел в темноте кабинета Чесни в Одли-хаусе и смотрел на портрет своего отца, висевший над камином. Это была копия портрета, висевшего в Честнат-Хилл. Его мама настояла на том, чтобы отец позировал для него, когда ему присудили герцогство, точно так же, как Жози настояла, чтобы эту копию сделали и повесили в ее доме после его смерти. Она предложила сделать вторую копию, которую Себастьян мог бы повесить на Парк-плейс, но он отказался от ее доброты. В конце концов, у него и так было достаточно напоминаний о своем отце.

Но сегодня вечером в нем закрутилось столько вины, что ему нужно было быть здесь, потому что он больше не мог сказать, где заканчивается его вина перед отцом и начинается его вина перед Мирандой.

Почему ты отдался мне? Ее прощальные слова эхом отдавались в его голове, и он не мог перестать слышать их или видеть слезы, которые текли по ее щекам от гнева, неприятия и разочарования. Господи! Он точно знал, почему. Потому что она была красивой и соблазнительной, и он хотел ее. Это было так просто. Обычная старая похоть. Не могло быть ничего другого, что сделало бы его настолько безрассудным, чтобы—

Проклятая ложь.

Правда заключалась в том, что он хотел разделить с ней свободу и жизнь, испытать то же изобилие жизни, которое умерло в нем вместе с отцом. Потому что они были друзьями, а потом стали чем-то большим… и все это было чудесно. На самом деле, так замечательно, что он не переставал сомневаться ни в чем из этого, пока не стало слишком поздно.

Это не сработало. Даже когда он вытер рот тыльной стороной ладони, ее образ вернулся с новой силой — Миранда, лежащая в его объятиях в его постели, признающаяся шепотом так тихо, что он едва расслышал ее…Я люблю тебя. Он зажмурил глаза, когда следующий непрошеный образ предстал перед ним, Мирана, стоящая в его комнате в слезах. Какого черта ей от него нужно? Он не мог жениться

на ней, и она это знала. Она знала это с самого начала. Но, проклятие, и он тоже знал. Он знал, что ему нужно жениться на дочери пэра, леди с хорошим воспитанием и хорошим положением в обществе. На той, которую Ричард Карлайл с гордостью назвал бы своей дочерью. Это было то, что ему было нужно в его герцогине.

Хотя чего он хотел от своей жены…Он подавил стон гнева и разочарования. Чем он был обязан своему отцу и семье, их наследию и репутации — Проклятие! Разве он не имел права на компенсацию в обмен на всю ответственность, которую он взял на себя? Разве он не имел права потребовать взамен немного счастья для себя? Как долго он должен был быть наказан за одну ошибку?

— Себастьян?

Голос матери мягко донесся до него сквозь тени.

Он глубоко вздохнул от этого вторжения.

— Мама.

Он повернулся к ней лицом, когда она вошла в комнату, закрыв за собой дверь и закрыв их вместе в темноте. Даже сейчас, далеко за полночь, она была величественна и полна достоинства, держась уверенно и грациозно. Каждый дюйм ее тела — герцогиня.

— Я знала, что найду тебя здесь, — тихо сказала она, пересекая комнату. Когда она подошла к нему, она наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. Ее лицо потемнело, когда она мягко спросила:

— Сегодня вечером в Парк-плейс слишком много призраков, не так ли?

Больше, чем она знала. Он заставил себя улыбнуться и поднял свой бокал.

— У Чесни коньяк лучше, чем у меня.

По тому, как она сделала паузу, он понял, что она поняла, что он только что солгал ей.

– Тогда налей мне попробовать, хорошо?

По-матерински сжав его руку, она направилась к камину.

— Я думаю, что он не помешает нам обоим сегодня вечером.

Он удивленно приподнял бровь в ответ на ее странную просьбу, но все же сделал, как она просила, плеснув в стакан коньяка и поднеся его ей. Он не мог вспомнить, чтобы хоть раз видел, как его мать пила.

Она взяла у него бренди, и он нахмурился, глядя на холодный камин.

— Мне позвать лакея, чтобы он развел огонь?

Она немного задумчиво покачала головой.

— Ты знаешь, когда я был молода, нам приходилось самим разжигать костры.

Скривив рот, Себастьян воспринял это как намек. Он поставил свой стакан на каминную полку и взял кочергу, чтобы разворошить угли.

— На ферме всегда была работа, которую нужно было сделать, поэтому нам всем приходилось работать и вносить свою лепту, — продолжила она, и ностальгическая улыбка тронула ее губы. — Включая разжигание костров.

Когда первые язычки пламени поднялись от размешанных углей, он потянулся к ведру с углем и бросил кусок на решетку.

— Я забыл о том, что ты выросла на ферме.

— Не просто на какой-то ферме. Твой дед был арендатором у графа Сполдинга, твоего двоюродного деда.

Слабая улыбка на ее губах расцвела в полную любви, когда она посмотрела на портрет своего покойного мужа.

— Так я познакомилась с твоим отцом. Ричард приехал в поместье, чтобы засвидетельствовать свое почтение семье за помощь в его армейском назначении, и мы встретились, когда он ехал по дороге. Он был так красив в своей красной форме. Я никогда в жизни не видела другого такого мужчину, как он, такого высокого и величественного. Сильный и могущественный.