По высочайшему велению
Шрифт:
– Так что с того? – беспечно пожал плечами рыжеусый. – Иголку проще всего спрятать в шкатулке для рукоделья. Никто на нас не обратит внимания, поверьте. Просто гуляем и мило беседуем. Так что за срочная информация?
– Зимин погиб, – выпалил фон Коттен, опасаясь, что решимость может его покинуть.
Господин в канотье резко остановился, бешено сверкнул из-под английской соломки глазами, но быстро справился с собой и продолжил движение. То, что известие явно его не обрадовало, выдавали только столбики пыли, поднимающиеся над дорожкой в местах, где он сильно впечатывал наконечник своей трости.
– Как это произошло?
– По имеющимся у меня сведениям – самоубийство. Бросился под трамвай на Невском.
– Опознан?
– Да. Дело на контроле
– При нем что-нибудь обнаружили? Что-нибудь важное? – Последнее слово было произнесено с явным нажимом.
– Увы, это мне пока неизвестно, а выяснять сразу опасно. Но я боюсь, что выявить его связи будет не так уж трудно: мы ведь и выбрали Зимина из-за явных революционных взглядов. Вопрос лишь в том, когда меня навестит Филиппов и сумеет ли он установить характер отношений Зимина с Охранным отделением. Но за Филипповым присмотрят. Да и не думаю, что Зимин фиксировал на бумаге детали нашего плана, на этот счет инструкции были однозначные, так что проблема не в сыскных, а в том, что у нас нет исполнителя.
– Да уж… – задумчиво протянул «коричневый» господин. – Беда… Какой черт его под трамвай-то толкнул, что за истерики, он же не гимназист какой?
– Причину мы непременно установим, но ситуацию это не исправит. Нам нужно либо все отменять, либо срочно искать другого человека.
– Есть кандидаты?
– Возникла у меня одна мысль, пока шел сюда. Возможно, случившееся с Зиминым не беда, а промысел господний.
– Объяснитесь?
– Изначально я планировал предложить для этой пьесы другую приму. И его кандидатура снимала бы вопрос о том, как нам своего протеже доставить в Киев: он из местных. Когда я хотел с ним встретиться в прошлом году, он испугался и сбежал за границу. Но теперь вернулся домой – надо полагать, набегался. Только придется во все посвящать Кулябко.
– Во все не обязательно. Рассказывайте.
Через полчаса конфиденты прощались у восточных ворот парка.
– Итак, Михаил Фридрихович, как и условились, вы нынче же снесетесь с Кулябко по своим каналам, предупредите его о необходимости встречи с вашим беглецом. Пусть пока просто наблюдает за ним и ждет меня. Я буду в Киеве в субботу, тринадцатого, тогда мы обсудим все нюансы и выберем место и время. Главная его задача до моего приезда – обеспечить присутствие объекта в городе. Честь имею.
Он приложил два пальца к полям шляпы – солнечным зайчиком ударил по глазам полковника бриллиантовый перстень – и зашагал вверх по Садовой в сторону проспекта. Фон Коттен же двинулся обратно через сад: он планировал еще вернуться к себе на Мойку.
Глава 3
КИЕВ. Киевская губернская земская управа изъяла из народных библиотек «Кобзаря» Шевченко.
Конфискован номер «Киевских откликов» от 2 августа за напечатание неизданной статьи Герцена.
Дмитрий Григорьевич Богров чувствовал себя древнерусским былинным витязем. Он был на распутье. Правда, без коня – мог смело идти направо – и без жены – то есть дорога налево тоже ничем особенным не грозила. Но уже ни к левым, ни тем более к правым душа его не лежала. Оставалось двигаться по прямой, однако этот путь всерьез сулил потерю молодой головы.
А ведь только-только все начало налаживаться: блистательный Петербург, казавшийся волшебной сказкой и после беспокойного Мюнхена и тем более после патриархального родного Киева; перспективная служба, не очень обременительная, но сулящая надежное будущее; оставшиеся в прошлом и господа анархисты, и те, кто их ловит.
К сожалению, столицу пришлось спешно покинуть из-за вновь возникшего интереса Охранного отделения (несомненно, тут не обошлось без вмешательства бывших «коллег» Богрова из киевской политической полиции), и несколько месяцев молодой человек вынужденно «поправлял здоровье» в приятной, только очень уж тихой зимней Ницце.
6
Ныне бульвар Тараса Шевченко.
Тут стоит немного объясниться, осветив некоторые факты из жизни господина Богрова. Дмитрий Григорьевич, а в ту пору просто Митя, рос в весьма обеспеченной семье киевского присяжного поверенного. Помимо успешной адвокатской практики отец Митеньки являлся к тому же домовладельцем, а дед и вовсе отличился, добившись довольно заметных успехов на писательском поприще. Потому детство и отрочество Дмитрия было вполне безоблачным, а будущность его представлялась весьма прозрачной и легко прогнозируемой. Окончив Первую – лучшую в Киеве – гимназию, в 1905 году он легко поступил на юридический факультет Киевского университета, а когда в сентябре университет закрыли, папенька направил будущего юриста на учебу в Мюнхен.
Надо ли разъяснять, что в то неспокойное время в баварских бройхаусах собиралось огромное количество российских подданных, не отличавшихся любовью к отеческому престолу? Воздух свободы и витавший в нем бунтарский дух закружили молодую студенческую голову, втянули в бурлящий котел революционного варева с невероятным количеством ингредиентов. От одного многообразия партийных названий захватывало дыхание: анархисты, социалисты-революционеры, социал-демократы, кадеты, октябристы, монархисты, какие-то с совершенно непроизносимыми названиями этнические организации, стремящиеся то ли к государственности, то ли к пошлому разбою.
Вернувшись через год в Киев глубоко влюбленным в революционные идеи, девятнадцатилетний Дмитрий нашел родной город в таком же кипящем состоянии и, недолго сомневаясь, примкнул к группе анархистов-коммунистов.
Однако глубокая влюбленность в глубокую же любовь так и не переросла. Товарищи по группе на партийных собраниях больше обсуждали не идеалы французской революции, а планы экспроприаций. И ладно бы изъятые средства направлялись на искоренение социального неравенства. Увы – господа анархисты ограничивались выравниванием собственного материального положения и пополнением арсеналов для будущих эксов [7] . Революция показала молодому Богрову свою малоприятную сторону, оставив романтизм хождения в народ и покушений на царевых слуг другим, более дисциплинированным партиям. Вместо оваций Веры Засулич [8] явственно стал слышен приближающийся звон кандальных цепей, а вместо громких политических процессов – будничность уголовных статей.
7
Экс – сокращенное жаргонное название экспроприации – фактически ограбления, но оправдываемого политической целью. Обычно деньги, полученные в результате «эксов», шли на оплату типографий (печать революционной прессы), подкуп судей, устройство побегов. Но иногда и просто использовались на корыстные цели.
8
Вера Ивановна Засулич (1849–1919) – российская революционерка, писательница. В 1878 году совершила покушение на столичного градоначальника Ф. Ф. Трепова, тяжело его ранив. Была оправдана судом присяжных, избежав положенных за подобное преступление 15–20 лет тюрьмы.