Победителю достанется все
Шрифт:
Первым делом он зашел в мюнхенское отделение своего банка и предъявил чек. Потом послонялся по оживленным улицам и площадям в центре города, останавливаясь перед витринами антиквариатов и ювелирных магазинов, художественных и модных салонов — он покупал глазами. Вся эта красовавшаяся за стеклами роскошь — инкрустированные столики, шкафчики в стиле барокко, тяжелые серебряные канделябры, редкостный фарфор, старинный хрусталь и драгоценности на подушечках черного бархата — возбуждала его не потому, что он непременно хотел приобрести все эти вещи, а самой своей доступностью, причастностью к иной, высшей жизни, которую вели другие, те, кто добился своего, избранные счастливцы, баловни
К полудню он возвращался в гостиницу с большим полиэтиленовым пакетом, неся в нем свой старый костюм. В модном салоне мужской одежды он купил себе легкий итальянский блейзер, светлые брюки и после примерки решил не снимать. Хотел немного привыкнуть к обновкам, прежде чем появится в них вечером у Катрин.
Как и было условлено, он позвонил Лотару, который тотчас же снял трубку.
— Я одно хочу от тебя услышать, — сказал он. — Ты едешь?
— Так и быть, эксплуататор. В порядке исключения.
Лотару удалось выкроить три-четыре дня, он приезжал ночным поездом. Еще утром, после завтрака, Фогтман наудачу заказал ему номер, а заодно продлил и свой.
— Я тебе действительно ужасно благодарен, — сказал он. — Вот кончим дело — и устроим в Мюнхене ночной загул.
— Да уж не сомневайся, — буркнул Лотар.
Сегодня все шло как по-писаному. Но то были только маленькие бурунчики удачи в кильватере огромного корабля счастья, который повстречался ему вчера.
В предвечерний час, когда солнце уже окрасило свои лучи теплым золотистым отливом, он неспешно бродил по Английскому парку. Он купил газету, намереваясь почитать на скамейке в парке, но, когда нашел подходящее место, уже забыл о ней и, пребывая в приятной и бездумной рассеянности, просто смотрел на сочную зелень пышных крон и ровных лужаек, на которых, куда ни глянь, мельтешили люди: кто играл в мяч, кто прогуливал собаку. Тут ему вспомнилось, что надо бы позвонить в контору: они ведь с Элизабет условились. Впрочем, в случае чего ей и так дадут его гостиничный телефон Мысль о предстоящем свидании с Катрин почему-то тяготила его. Слишком уж она взбалмошная, слишком от нее устаешь. Пожалуй, куда лучше провести этот вечер одному. В кино бы сходил. Но она ждет, и он не пойдет на попятный, за ним такого не водится.
Он встал, сунул нечитаную газету в урну и направился к колоннаде ротонды, возвышавшейся на холме. Там расположилась группа молодых парней, они курили, тянули пиво из бутылок, один бренчал на гитаре. Фогтман стал в стороне, они за ним наблюдали. Когда он собрался уходить, от группы отделился широкоплечий верзила и заступил ему дорогу.
— Минуточку, босс. Можно вас на два слова?
— Что такое? — раздраженно спросил Фогтман.
— О, мне так неловко, так неловко, — начал верзила, всем своим видом показывая, что буквально сгорает от стыда, не решаясь высказать свою просьбу. Парни, для которых он и разыгрывал этот спектакль, дружно рассмеялись. Фогтман оглянулся. Кроме него и парней на холме пока что никого не было. Но кругом столько людей, кто-нибудь наверняка подойдет.
— В чем дело? — спросил он.
Парень смотрел на него с вызывающей ухмылкой.
— Замечательный вопрос. — Снова раздался хохот, и парень с угрожающей фамильярностью тронул его за плечо. — Видите ли, босс, я бежал из заключения. Как насчет небольшого социального пособия?
Сейчас надо повернуться и уйти, подумал Фогтман. Скажу «нет» и пойду. В крайнем случае они крикнут что-нибудь ему вслед, задержать его они не посмеют. Но он слишком долго раздумывал. Лучше не связываться, лучше уступить. Он небрежно достал из кармана десятку.
— Нате, ребята, отдыхайте, — сказал он.
Такого
Неужто я испугался? — спрашивал себя Фогтман, спускаясь по дорожке. Да, он сдрейфил в ту секунду, когда этот тип цапнул его за плечо и он почувствовал, что все на него смотрят. Вот тут-то и надо было уйти, спокойно, ни слова не говоря. А давать десятку — это, конечно, жалкий, беспомощный жест. Тогда уж надо было дать гораздо больше, чтобы они и впрямь оторопели. Хотя и это смешно, хорош триумф, нечего сказать. Нет, надо было просто уйти, непременно уйти, но он испугался. Этот отвратительный, подлый страх, в котором пузырится память о прошлом и который всегда изливается потом в приступе ненависти. Надо было пригрозить им полицией! Как же, их бы это только пуще развеселило. А если пойти в полицию сейчас? Пока патруль приедет, их уже и след простыл.
Раздосадованный на себя, он шагал по дорожке. Решил дойти до Китайской башни, выпить там пива, чтобы успокоиться, а уж потом отправиться к сестрам в их «Лисью нору». Что же ты не радуешься? Радуйся! — уговаривал он себя. Вчерашний разговор с Катрин вдруг показался чуть ли не сном. Тут он вспомнил, что надо еще купить цветы, наверное каждой сестре по букету.
— Что же ты не позвонил еще раз?! — упрекнула его Катрин, открывая дверь. — Ну вот, я не успела уложить волосы и теперь похожа на пугало. Дорис, к сожалению, полчаса назад ушла. Просила передать тебе привет. Не смотри на меня, у меня жуткий вид.
Она была в длинном темно-зеленом платье из какой-то мягкой, бархатистой материи, на голове тюрбаном закручено белое махровое полотенце.
— Спасибо, — сказала она, принимая цветы, два пестрых летних букета, он даже не знал толком, из каких цветов. — Прелесть! Для меня и для Дорис, так я понимаю?
— Да, но, может быть, они поместятся и в одной вазе. Наверняка будет еще красивей.
— Я так и сделаю, — сказала она, оглянулась по сторонам, затем подошла к напольной вазе и, поставив в нее цветы, стала расправлять их быстрыми, уверенными движениями. — Вот так мне нравится. А тебе?
— Сперва воды надо налить, — сказал он, любуясь ее склоненной над цветами фигуркой.
— Это и ты можешь сделать.
Она встала и передала ему вазу.
Следуя ее указаниям, он прошел е ванную, аккуратно просунул между стеблей хоботок ручного душа и пустил воду. Потом с любопытством принялся разглядывать флаконы и баночки с кремом на стеклянной полке перед большим зеркалом, стаканчики с зубными щетками, полотенца, накидки и прочие мелочи и только тут вполне осознал то, что и раньше было ему давно известно: сестры живут вместе. Живут вдвоем в этой двухкомнатной квартире с кухней и ванной, и, наверное, у них так заведено: одна уходит к своему кавалеру и ночует у него, другая принимает гостя на дому.
Он вернулся в гостиную и поставил вазу на прежнее место. Из соседней комнаты слышалось жужжание фена, пущенного на полную мощность. Он огляделся. Обстановка самая заурядная: светлый пушистый ковер, белая книжная стенка с проигрывателем и двумя динамиками, мягкие кресла возле журнального столика, кожаный диванчик, обеденный стол возле окошечка в кухню, на широком низком подоконнике цветы в горшках. За окном — балкон, куда он как раз собирался выйти, когда гул фена оборвался и Катрин, уже без тюрбана, вошла в комнату. Она сказала, что у нее болит голова, и протянула ему руки — пусть сам попробует, какие ледышки. Это все от погоды, уверяла она. Давление падает, а когда погода меняется, она обычно либо зла на весь свет, либо ей просто неможется.