Победителю достанется все
Шрифт:
— Тогда уж лучше легкое недомогание, — сказал он, целуя ее руки и прижимая их к щекам. Потом поведал ей об инциденте в парке.
— Мерзость какая! — воскликнула она. — Знаю я этих типов. Они ко всем лезут. Ко мне тоже приставали. И такие нахальные, просто кошмар. Надеюсь, ты ничего нм не дал?
— Дал, к сожалению, — признался он.
— Никогда этого больше не делай, слышишь! Господи, неужели совсем перевелись настоящие мужчины, чтобы дать отпор какой-то там шпане? С этим сбродом надо пожестче, они тогда сразу идут на попятный.
— Учту и в следующий раз постараюсь
— По-моему, ты недостаточно уверен в себе. В этом все дело.
— Так научи.
— Нет, я серьезно, а тебе бы все шутить.
Он улыбнулся — слишком уж строго она на него смотрела, слишком надменно скрестила руки на груди. Внезапно капризная детская гримаска передернула ее лицо.
— Ну вот, всяким там хулиганам деньги раздаешь, а меня даже не поцелуешь.
Он не знал, как отнестись к ее словам, но снова улыбнулся:
— Это мы сейчас наверстаем.
— Да? А ты сумеешь?
— Сумею.
Он шагнул к ней, она отступила назад, потом еще и еще. Когда она уперлась в стену и дала себя поймать, он невольно подумал, что она, наверное, всегда так делает.
— Осторожно, у меня волосы еще мокрые, — шепнула она, подставляя ему губы, неожиданно мягкие и податливые. Вскоре они уже были в постели, и она, обеими руками прижимая его голову к своей груди, шептала: — Поцелуй вот эту. Это моя любимица. Она меньше. Пожалуйста, поцелуй ее, а то ей будет стыдно.
Одеваясь, он поглядывал на нее. Нагая, она лежала на постели, и пышный ореол распущенных волос придавал ее телу почти бесплотную воздушность, напоминая сказки про эльфов. Он не рискнул бы утверждать, что почувствовал ее до конца. Было что-то озорное и даже строптивое в ее любви, и это сковывало его, мешало забыться. Так что и он ничего особенного не изведал, скорее все было почти привычно. Минутами ему казалось, что она вовсе не хочет замечать, с кем она, и старается забыть об его присутствии. Словно вся ее страсть только к тому и устремлена, чтобы отрешиться от него и остаться одной. Она то вскидывалась, то извивалась, то вцеплялась в него, словно ища защиты, и стесняла его движения. Изменившимся голосом, тоненьким и почти детским, она лепетала что-то жалобное, но потом вдруг с коротким смешком больно куснула его, поощряя на новые ласки. Ишь как выкладывается, подумал он, но с каждой новой переменой все меньше узнавал ее, облик ее как бы дробился на множество разных женщин. И сейчас, когда он склонился к ней, чтобы поцеловать на прощание, в сознании промелькнул смутный и неопределенный образ чьей-то тайной обиды и грусти.
— Не вставай, — сказал он.
В темноте лицо ее казалось очень бледным, а глаза — огромными и почти черными.
— О чем ты думаешь? — тихо спросила она. — Я же вижу, у тебя скверные мысли. У меня интуиция, я знаю ты подумал о чем-то плохом.
— Да нет, мне было хорошо с тобой, — ответил он вежливо.
— Знаю я вас, — сказала она. — Все вы негодяи.
Не одеваясь, она проводила его до двери и там снова обняла. Прижимая к себе мягкое, нежное тело, он вдыхал теплый аромат ее кожи. Внезапно она два раза пихнула его животом, словно шутливо напоминая об их любовных играх.
— Приходи еще, — сказала
Полчаса спустя — по пути он еще выпил кружку пива — он входил в гостиницу. Портье передал ему ключ от номера, какой-то конверт и, сделав рукой неопределенный жест, сообщил:
— К вам пришли.
В холле сидел Лотар, курил и читал газету. Засовывая конверт в карман, Фогтман направился к нему.
— Эй, дружище! — окликнул он. — Вот это лихо! Ты уже тут как тут.
— Да вот решил разведать, чем ты тут занимаешься.
Лотар встал, и они обнялись, похлопывая друг друга по плечам.
— Я так рад, что ты приехал. Теперь мы это дело мигом провернем.
— Само собой, — ответил Лотар. — Но чур, я буду председателем твоего наблюдательного совета.
— А кто же еще, Лотар? Ты — кандидатура номер один.
Они сели. Всякий раз, когда они с Лотаром не виделись хотя бы несколько дней, Фогтман при встрече с изумлением распознавал в этом тяжелом, багровом лице гипертоника, в этих тонких, обидчивых губах черты молоденького очкарика-блондина, с которым познакомился в парке у Патбергов на вечеринке в честь дня рождения Элизабет. Тогда, без малого девятнадцать лет назад, Лотар считался ее женихом. Но она об этом забыла и всю ночь протанцевала с ним, а Лотар безропотно отступился. С тех пор Лотар вот уже почти два десятилетия его друг и консультант, и, к счастью для себя, он научился следовать его советам.
— Как думаешь, — спросил он, — не выпить ли нам по такому случаю? Тут за углом вполне приличный кабачок.
— Можно, — ответил Лотар, — только недолго. Мне на боковую пора, завтра надо быть в форме. — И как бы в подтверждение плохого самочувствия грузно поднялся с кресла. — Ну что, как там в Дании? — спросил он, когда они вышли на улицу.
— О, прекрасно, отдыхай — не хочу.
— По тебе и видно. Или это уже Мюнхен? Красавиц-то наших уже навестил?
— Как раз оттуда.
— Ну вот видишь. Я же тебя знаю.
Из темноты на них вдруг выплыла странная, нелепая фигура — оборванный одноногий калека на костылях, увешанный набитыми полиэтиленовыми пакетами. Он проковылял мимо, как огромная белая гроздь.
— Лотар, ты видел?
— Барахольщика? Конечно. Очередной псих с манией собирательства. Здесь кого только не встретишь.
Да, верно. Его неудержимо тянуло обернуться.
Вид у калеки был и вправду безумный, он так торопился унести свою добычу, словно за ним гнались. Надо бы рассказать Лотару про встречу с этой шайкой в парке. Да нет, ни к чему, только лишний раз злиться...
— Вот и пришли.
Он пропустил Лотара вперед, тот выбрал столик в нише. Не успели они чокнуться, как он принялся расспрашивать про Элизабет. Все еще к ней неравнодушен. Просто бзик какой-то. А ведь у него за спиной уже два развода. Обе жены от него сбежали. Теперь он пьет, втихую и в открытую, тучнея и багровея на глазах. И все же лучшего консультанта в целом свете не сыщешь. Это большая удача — иметь такого друга. Но сегодня Лотар действительно неважно выглядит. Надо его уложить, а то, чего доброго, свалится прямо тут или начнет нюни распускать.