Победителю достанется все

Веллерсхоф Дитер

— Почему? Он же давным-давно ничего не решал.

— Да я знаю. Просто так, глупые страхи.

— Завтра мы с Лотаром все тебе объясним. В спокойной обстановке.

Она тщательно втерла остатки крема и оглядела себя.

— Я рада, что вы с Лотаром так поладили. Меня это как-то успокаивает. Сама-то я ничем помочь не могу.

— Можешь, — возразил он. — Очень даже можешь.

Она закончила массаж и повернулась к нему:

— Зайдешь ко мне?

— Да, на минутку.

Они прошли в спальню, и она скользнула под одеяло.

— Пойди сюда, сядь ко мне, — попросила она. Рука ее нашла его руку и сильно сжала. Широко раскрытые

глаза смотрели на него в упор. — Ты мне так нужен сейчас. Ты ведь не бросишь меня одну? — Неожиданно она обвила руками его шею и притянула к себе. — Пожалуйста, Ульрих, не оставляй меня одну! Ты нужен мне! Всегда нужен, а сейчас особенно, особенно сейчас! Ты же знаешь, все у нас будет хорошо, стоит нам только захотеть. Ты ведь знаешь?

— Конечно, — ответил он. — Только успокойся. — Прижимаясь лицом к ее шее, он почувствовал, как она всхлипнула. — Эй, кто там у нас плачет?

Элизабет покачала головой, но все тело ее сотрясалось в плаче. Ее пальцы зарылись в его волосы.

— Только не лги мне, — прошептала она.

— С какой стати? — услышал он свое бормотание. — О чем ты?

— Не знаю. Извини.

Он отстранился, чтобы посмотреть на нее. Ее взволнованное лицо было мокрым от слез, голос срывался:

— Я не знаю, в чем дело. Просто я выдохлась. Но я так счастлива. Мне горько и радостно вместе. Понимаешь?

— Конечно, — сказал он и погладил ее по щеке, не зная, как быть: ему хотелось лечь с ней рядом, обнять ее. Он чувствовал ее нежность, ее близость, но ведь Лотар ждет в гостиной, надо бы сказать ему, что он не придет. Нет, чушь, так он сразу все испортит. Он останется здесь с ней и будет ее ласкать. Нельзя сейчас уходить. Эта минута принадлежит им, только им.

Она успокоилась, улыбнулась ему:

— Не дашь мне платок?

Он достал платок и попытался вытереть ей слезы.

— Спасибо, я сама, — сказала она, приводя себя в порядок. — Спасибо. — Она вернула ему смятый мокрый платок, и он сунул его обратно в карман. — Ну, иди к Лотару, он ведь ждет.

— Ну и что? Кровать он и сам отыщет.

— Нет-нет, ему надо дать белье и пижаму. Ты же специально просил его остаться.

Верно. Но теперь, в тот миг, когда она так страстно привлекла его к себе, он сам изумился внезапно вспыхнувшему желанию еще глубже погрузиться в эти мягкие, нежные объятия. Вероятно, она все еще этого ждет. Неосознанно. Ведь сама уговаривала его пойти к Лотару. Но ее мерцающий, истомленный взгляд, полный преданности и боли, удерживал его, притягивал к себе, так что он мог, не обидев ее, встать и уйти к Лотару, я мог и обнять, — и потому, не в силах сделать выбор, все еще сидел рядом и гладил ее, понапрасну разжигая огонь желаний в ее широко распахнутых глазах. Но тут он заметил, какие длинные у нее ресницы, какие ухоженные, наверное даже смазаны чем-то, потому что, несмотря на слезы, сохраняют шелковистый блеск, — и в ту же секунду ему почудилось, что перед ним совсем чужая женщина, насквозь фальшивая и светская, а вдобавок, наверное, еще и истеричка. Он взял ее руку и поцеловал:

— Заснешь?

— Конечно.

Безмолвное ожидание, застывшее в ее глазах, казалось, озаряет все лицо. Он наклонился, поцеловал ее в губы, почувствовал легкий привкус крема, но подавил желание немедленно отереть рот рукой.

— Спокойной ночи, — сказал он, направляясь к двери.

Она провожала его взглядом. Он кивнул ей, выключил свет и прикрыл за собой дверь — осторожно, словно она уже заснула.

В

подвале он, не долго думая, извлек из вмурованных в стену глиняных фляг, где хранил свои винные запасы, три бутылки самого хорошего мозельского и вот теперь с изумлением заметил, что уже давно говорит гораздо больше и оживленней обычного. Видимо, взял слишком резвый темп. Голова, правда, была ясная, вот только мысли приходили как бы со стороны. Мысли самостоятельно обособлялись в предложения, скорее даже в слегка напыщенные фразы, но фразы эти все равно ему нравились. И Лотар терпеливо делал вид, что ему они нравятся тоже.

— Так покупать или не покупать? — спросил он, заранее зная, что ответит Лотар.

— Я бы не рискнул. Хотя проверка документации не дает никаких оснований для тревоги.

— Я куплю, — сказал он. — Не могу же я без конца списывать задолженности и отказываться от южнонемецкого рынка? Не для того я расширял дело, чтобы теперь спасовать. — Достав из ведерка со льдом очередную бутылку, он откупорил ее и налил. — Просто я не очень знаю, то ли мне нужно. Знаешь, находит такая полоса, когда все из рук валится, и хватаешься за что попало, лишь бы что-нибудь новое начать.

— Что-нибудь?

— Что-нибудь! Желательно, конечно, что-нибудь стоящее, но как угадать? В будущее ведь не заглянешь, там только наши мечты. — Он сделал глоток, посмотрел на Лотара. — За будущее! — Он приподнял бокал: — Я вот иногда спрашиваю себя: почему мы все время рвемся вперед, дальше, дальше. А ответ один: мы просто не можем иначе.

— Это ты не можешь, — ответил Лотар.

— Думаешь, я один такой?

— Нет, но ты особенно чокнутый.

— Ты тоже. Только на свой манер. Сказать, в чем твоя слабость? Ты хочешь, чтобы тебя любили.

— Верно, — согласился Лотар. — Сколько себя ни отговариваю, вечно на одном и том же попадаюсь.

— На чем?

— Считаю, что кому-то нравлюсь.

Что он имеет сейчас в виду? Свои неудачные браки? Или же их дружбу?

— Все равно ты хитрая бестия.

— Когда как, — ответил Лотар.

Разговор принимал щекотливый оборот, надо было сменить тему, но он не знал, что сказать. Иногда ему чудится, будто перед ним всегда один и тот же собеседник, одно и то же лицо. Покойный Патберг, Урбан, Лотар — все они, возможно, его враги.

Он уставился прямо перед собой. На столе, словно след, белеют хлебные крошки. Он досадливо их смахнул. Потом поднял глаза и в большом окне, выходящем в сад, увидел отражение ламп — будто огромные светящиеся цветки. Господи, да где это он? Неужели почти двадцать лет миновало? Откуда тогда у него такое чувство, будто все только начинается? Раньше он думал: у меня никогда не будет денег, не будет машины, не будет собственного дома. И вот он сидит здесь и мечтает лишь об одном — прочь отсюда. В данный миг этой мечте не за что уцепиться, кроме бутылки, расплывчатые контуры которой смутно зеленеют перед его застывшим взглядом.

Он взглянул на Лотара: наморщив лоб, тот сосредоточенно зевал. Оплывшее лицо, огромные мешки под глазами.

— Давай выпей-ка еще! — сказал Фогтман. — Не бросай меня в беде.

— Мне на боковую пора.

— Да брось ты, сперва бутылку докончим. Еще только одиннадцать.

— Ну и что? — мрачно заупрямился Лотар. — Я больше не могу.

— А я выпью, — сказал Фогтман настырно, до краев налил свой бокал и, не ставя бутылку, вопросительно глянул на Лотара.

— Ладно, — сдался тот. — Половинку.