Победивший платит

Жоржетта

Кровать остается нетронутой, зато в информсети комма я погружаюсь с головой и вскоре выныриваю оттуда с добычей. Гражданский космопорт находится в здешней... сказал бы, "провинции", но я так и не удосужился разобраться в политической географии Цетаганды. Объявленные пассажирские рейсы в сторону ближайшего соседнего государства - Комарры - уходят каждые несколько часов. Наверняка на одном из них найдется место для нетребовательного пассажира.

Как далеко мне надо улететь, чтобы у Иллуми не было оснований беспокоиться за мою безопасность? Достаточно ли покинуть Цетагандийскую империю? Что, если Иллуми придется объявить меня

в розыск? Хотя он, кажется, говорил, что Высокий суд и его производные вся остальная галактика считает здешним внутренним делом, и межпланетное право на эти штуки не распространяется. И значит ли это, что у врагов Иллуми не хватит терпения выследить мое местопребывание и подослать туда убийцу?

Вопросы. И ответов нет.

Нет, вряд ли кого-то так сильно интересует моя шкура. Просто этому неизвестному нужно убрать меня подальше, выдернуть сорняк из безупречной клумбы и выкинуть с глаз долой.

Но если я воспользуюсь предложением моего любвеобильного кавалера покататься... Если я скроюсь на машине Рау, выследить меня до космопорта будет весьма затруднительно. Вот только какого рода лапшу надо навесить на уши гем-майору? Выбрать какое-нибудь злачное местечко поблизости от космопорта и попросить свозить меня туда, что ли...

Деньги у меня есть - наличными вчерашний выигрыш в казино и месячная рента на кредитке. На моей банковской карточке нет следящего жучка, в этом Иллуми заверил меня давным-давно. Тогда же, когда вручил мне пакет документов с предложением уехать в любые устраивающие меня сроки. Вечность назад. С вещами сложней, но и легче: их сбрасывают, как ящерица хвост. Санитарные потери. Пара футболок, запасные ботинки, куртка... замшевая рубашка, упакованная в тугой валик, ложится на самое дно баула. Я знаю, глупости. Но хочу сохранить ее с собою.

Как все выходит отвратительно просто. И как мало держит меня на месте, кроме ноющего сердца.

Оружие... вот его у меня нету. Плохо.

Черт, что же я мечусь как курица с отрубленной головой? У Иллуми в ящике стола лежал парализатор, я же помню. Не настоящее оружие, но и не та спортивная игрушка, из которой я пытался свести счеты с жизнью пару месяцев назад. Это все уже было. Только в тот раз я бежал от врага, а теперь собираюсь предать единственного близкого мне человека. И что с того, что это одно лицо.

Я смотрю на время на наручном комме и набираю номер Рау, назначая ему встречу сегодня днем.

Когда Иллуми выходит из кабинета, сопровождаемый Дерресом, который на ходу захлопывает свой аудиоорганайзер, я сижу за чайным столиком в гостиной, вертя в руках пустую чашечку. Лицо у Дерреса озабоченное, у Иллуми - мрачное и решительное.

– Кажется, все предусмотрели, - объясняет Иллуми, когда мы остаемся одни.
– Мы составили документ о передаче прав, - пожимает он плечами, - на определенных условиях. Попробуем выбить для тебя ссылку... где-нибудь за городом; в правах ты будешь поражен, но останешься со мною и обойдешься без изменений генотипа.

Иллуми говорит уверенно и четко, но я шестым чувством понимаю, как терзает его тот факт, что он здесь больше не хозяин положения. И все сказанное им сейчас - лишь предположения, лежащие по ту сторону пропасти между желаемым и реальным. Он сам говорил мне пару часов

назад, чтобы я не рассчитывал на милосердную ссылку. И я уверен, что если мне и позволят остаться в его обществе, то лишь в качестве дополнительной узды для строптивца.

"Прости. Я уже капитально испортил тебе жизнь, но довершать этот процесс не намерен".

Значит, наступает время прощаться. Только мы не будем проливать слез.

Я мягко закрываю ему рот ладонью, останавливая дальнейшие объяснения. Сперва - ладонью, потом - своими губами. Поцелуй выходит обжигающий и короткий: еще бы, накалившийся металл в руках тоже не удержишь. Я только пытаюсь обуздать свою торопливую жадность, не дать ей прорваться настолько, чтобы Иллуми заметил и удивился. И он обнимает меня в ответ, крепко, почти грубо, и, как будто на свете есть телепатия, я могу читать его намерения: утешить и зажечь всем телом, чтобы ни одна печальная мысль не смела тревожить, унесенная волной почти болезненного возбуждения.

Вот так правильно.

В спальню, почти повиснув друг на друге, оставляя за собой неаккуратную дорожку из сброшенных вещей, цепляясь снимаемой одеждой за шпильки и только чудом не отодрав завязки от парадной накидки в попытках сдернуть ее поскорее. На кровать, рухнув плашмя в самом непристойном и самом крепком захвате руками и ногами одновременно. Выстанывая имя, оглаживая ладонями жадно подающееся навстречу тело. Громко, быстро, бесцеремонно. Двигаясь с самозабвенным отчаянием, впиваясь зубами и ногтями, словно нас стараются оторвать друг от друга; царапины у тебя на спине заживут, наверное, не скоро, это тебе на память. Возбуждение резкое и ноющее, и меня хватает только на то, чтобы объяснить любовнику нецензурными односложными словами, как именно он должен его утолить.

Кружит голову горечью и возбуждает одновременно. В последний раз. Ну, я сделаю так, что этот последний раз запомнится нам обоим надолго...

Нечем становится дышать, нечем бояться - густое блаженство тела и духа накатывает, сбивая с ног. И даже перевалив гребень волны, объятий, тесных и шальных, я не размыкаю. И Иллуми, приникнув к потному плечу мокрым же лбом, тяжело дыша, не выходя и не отпуская, шепчет мне что-то бессвязное, сладкое - как тогда, в первый раз...

Наконец, выдохшись, он откидывается на подушки, облизывая сухие губы. Обессиленная и счастливая физиономия, на которую хочется смотреть, вбирая в память до последнего черты лица. И каждого завитка и полосы грима, сперва ненавистного до зубовного скрежета, теперь - естественного и привычного. Хоть немного еще, хоть самую каплю...

Я провожу пальцами по его виску, осторожно убирая приставшие длинные пряди.

– Пить хочешь? Сейчас.

Не успев выслушать возражений, с усилием - разнеженное тело сопротивляется и требует лени - сползаю с кровати и шлепаю в гостиную.

Так. Теперь тихо открыть незапертую дверь в кабинет...

Когда я вхожу в спальню, Иллуми лежит, расслабленно полузакрыв глаза. Он еще успевает их изумленно распахнуть, услышав жужжание парализатора, но в ту же секунду луч, вырвавшийся из плоского дула, отправляет его из солнечного полудня в многочасовую темноту беспамятства.