Побег из волчьей пасти
Шрифт:
— Бриг «Аякс», не самая быстрая посудина, — самодовольно подвел итог своего маневра Абдель.
Команда «Блиды» была в полном восторге. В таком же восторге пребывал и Спенсер. И спасся, и получил удовлетворение от того, что московитам утерли нос. Пусть даже в таком безобидном варианте. Я, конечно, также изобразил радость и восторг. Некоторое время, правда, тешил себя мыслью, что крейсер осуществил операцию прикрытия, просто изобразив погоню. Потом одернул себя.
«Ну, конечно, Коста! Все ради тебя! Прям, позвонили по мобильному капитану
От этих мыслей быстро отделался еще и потому, что в очередной раз, примерившись к курсу бригантины, испугался, что направляемся в сторону Поти. А вот это меня совсем не устраивало! Тут же отбросил шуточки про мобильный. Впору было самому начать креститься!
К моему облегчению, к Поти мы так и не приблизились. Разворот произошел в районе Редут-Кале. И капитан не соврал: мы более не встретили кораблей русской эскадры, пока неслись к точке назначения на всех парусах вдоль берегов Западного Кавказа. Утром корабль уже качался на волнах перед входом в бухту Пшады.
Спенсер был счастлив. Уж не знаю, чему он больше радовался: тому, что сэкономил несколько монет, отказавшись от пари, или тому, что мы благополучно добрались до Черкесии, во внутренние районы которой он так стремился.
Парусная бригантина — не «Петр Великий». Капитан не решился при сильном ветре от берега заводить тяжелогруженное судно в недостаточно широкий проход между скал. Вместо этого, члены команды несколько раз выстрелили из мушкетов в воздух, подавая сигнал. Мигом на опушку примыкавшего к бухте леса высыпала огромная толпа.
Из скрытой за деревьями реки вылетели узкие длинные плоскодонные лодки с 18–24 гребцами. Носы этих суденышек украшали грубо вырезанные фигурки животных. На корме была устроена небольшая палуба. Рулевой уверенно управлял лодкой, в то время как гребцы налегали на весла и выкрикивали «а-ри-ра-ри!»
Лодки пристали к борту бригантины. Началась погрузка. Не дожидаясь, пока бочки с порохом покинут корабль, мы уселись в одну из лодок вместе с турецкими купцами. В мгновении ока нас доставили на берег.
Купцов ждали. Под деревянным навесом на берегу реки сидели пятеро черкесов и одна молодая женщина, закутанная в покрывало. Ее привезли на продажу.
Турки чуть поспорили. Потом бросили жребий, кому из них достанется приз. Наконец, один из них победил и направился в сторону черкесов. Он встал неподалеку от них и приготовился ждать посредника. Таковым стал прибежавший по знаку горцев раб. Он стал метаться между продавцами и покупателем. Видимо, шел яростный торг.
Наконец, цена была согласована. Мы увидели, как турок передал двенадцать золотых дукатов горцу. Тот указал ему на женщину. Она зарыдала. Бросилась на землю, как бешенная, и стала что-то гневно кричать. Сцена выглядела отвратительной.
Турок
— Марушка! Что с нее взять? — пояснил нам купец, заметив наши недовольные лица. — Думаю, под сотню золотых за нее выручу в столице!
Женщина уже успокоилась. Усевшись прямо на землю, она достала зеркальце и начала прихорашиваться и драпироваться в новое покрывало, изобретая замысловатые складки. Переход от истерики к обычным бабским заботам был настолько резким, что нам оставалось лишь покачать головой и идти встречать капитана.
Судно уже завели в устье реки и начали маскировать срезанными ветками. Всем занимались черкесы. Абдель стоял на берегу возле груды наших вещей и торговал для нас лошадей.
— Мистер Спенсер! Они просят по четыре фунта за лошадь, — крикнул он, подзывая нас к себе.
Великолепные черные скакуны поражали своей грациозностью.
— В Лондоне я бы отдал за каждую не меньше ста фунтов, — шепнул мне восхищенный Эдмонд.
Ко мне подошел черкес из той группы, что продала женщину. Уставился на меня с грозным выражением на лице, заросшем до глаз бородой. Что-то спросил, словно выдавливая из себя гортанные звуки.
— Он спрашивает, целовал ли ты грудь взрослой женщины? — перевел мне капитан.
Я ответил черкесу возмущенным взглядом и устроил с ним игру в гляделки. Рука сама собой опустилась на рукоять кинжала.
— Эй, эй! Ты неправильно все понял, — поспешил с объяснениями капитан. — Он видит в тебе чужестранца и предполагает, что ты освобожденный раб. Когда черкесы дарят человеку свободу и принимают его в свою общину, он должен символически прикоснуться губами к груди взрослой женщины в присутствии старейшин и воинов. Если, конечно, она согласится.
— Такой обычай практиковали некоторые военные общества древних греков! — воскликнул довольный Спенсер.
Его явно забавляло происходящее.
— Урум? — спросил черкес.
Мой мозг взорвался! Он назвал меня греком, причем использовал самоназвание нашего народа, которое принесли мои предки из Анатолии, когда бежали в Россию. Выходит, и здесь знают и применяют это понятие.
Спенсер-всезнайка тут же все объяснил:
— Урум или уром — это искаженное «ромей». Так называли себя византийцы, намекая, что они римляне или, по крайней мере, наследники великой Римской Империи.
Я кивнул черкесу. Он снова что-то спросил.
— Он спрашивает, кормил ли ты свою плоть железом? — перевел мне Абдель.
Я расстегнул черкеску и ворот рубахи. Показало ему свой шрам. Он разразился длинной речью, в конце которой протянул мне небольшой пистолет. Я взял, но рассматривать не стал. Просто сунул за пояс.
— Юсуф Таузо–ок из племени Вайа приносит тебе свои извинения. Он дарит тебе подарок и спрашивает, нет ли между вами теперь вражды? — помог мне Абдель. — Отдариваться не нужно. Этим ты его оскорбишь.