Поцелуй черной вдовы

Бергер Евгения Александровна

А сейчас, как ни странно, смутилась, глядя в горящие желтым глаза и вообще будто по-новому собирая давно набивший оскомину образ: рассыпанные по плечам темные волосы, щетину на небритых щеках и жесткую линию губ, смягченную в этот момент чуть приметной улыбкой.

– Никогда-никогда.

– И как это вышло?

– Пожалуй, об этом мне хочется говорить меньше всего, – признался Гримм, отступая на шаг и возвращая ей снова возможность дышать.

Он опять прошелся по комнате, погруженный в себя, свои мысли, и Соланж, наблюдая за ним, невольно подумала,

что для большого косматого зверя двигался он чересчур тихо и ловко, скорее как рысь или пантера. А еще вспомнилась травля, которую она видела: каково была Гримму веселить публику своей кровью? У него, верно, все тело в шрамах – и все из-за нее. Если, конечно, он не солгал, говоря, что хотел ей помочь...

– А как ты избавилась от браслета? – прозвучал вдруг ворвавшийся в ее мысли вопрос.

– С чего ты взял, что избавилась?

– Ты избавилась, – совершенно уверенно произнес собеседник. – Я сразу это почувствовал еще в Пэрис-Гарден, когда в первый раз увидел тебя среди зрителей.

– Ты видел меня в Пэрис-Гарден? – удивилась Соланж.

– А почему я, по-твоему, рвал эту чертову цепь и носился дурак дураком по Бэнксайду? – Сайлас сжал кулаки. – Я так надеялся, что тебе хватило ума сбежать куда угодно, только не в Лондон, так нет же, я замечаю среди зрителей тощего паренька, и паренек этот ты, мисс Дюбуа. Что я должен был сделать, по-твоему?

Соланж пожала плечами.

– Позволить Эссексу или Сесилу наконец меня отыскать? – предположила она. – В конце концов ты... отомстил бы за пулю, пущенную в тебя...

– Может быть, так мне и стоило сделать, – как-то зло отозвался мужчина, и глаза его вспыхнули ярче. – Жаль я, дурак, не додумался.

– Еще не поздно это исправить, – съязвила Соланж. – Иди и скажи своему господину, что нашел вашу беглянку. Глядишь, он тебя и простит!

Их глаза снова встретились, будто столкнулись друг с другом – даже искры, кажется, полетели.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – наконец как-то устало, будто истратив весь свой запал, выдохнул Сайлас. – Мало того, что я бы не смог... – Он запустил пальцы в волосы и взъерошил свою шевелюру. – Эти люди... особенно Эссекс, они не из тех, что прощают. И то, что я убежал из зверинца, вскоре им станет известно... Меня станут искать. Как и тебя уже ищут. Так как ты избавилась от браслета? – вернулся он к интересующему его вопросу.

– Тот самый, умирающий на дороге, из твоих дружков, как я теперь знаю, – не удержалась от шпильки Соланж, – схватил меня за руку и, наверно, случайно испортил браслет.

– Черт побери! – выругался мужчина в сердцах. – Нужно было проткнуть его черное сердце три раза подряд. – И заметив ее ошарашенный взгляд: – Конечно, он сделал это нарочно, чертов ублюдок. Знал, что новорожденный перевертыш рано или поздно выдаст себя, вот и сорвал «королевский браслет».

– Что значит «новорожденный перевертыш»? – не без опаски уточнила Соланж.

– Это тот, кто ни разу не оборачивался, но уже на пути к этому.

Осознав смысл его слов, девушка замотала головой.

–

Но я отнюдь не собираюсь оборачиваться, – уверенно заверила она собеседника. – Мне это даже не нужно. По крайне мере, не здесь, в Англии, где пики Лондонского моста унизаны головами наших сородичей.

А Сайлас возьми и спроси:

– Тебе уже снился Лес?

– Что, лес?

– Лес, – каким-то особенным тоном повторил Сайлас. – У каждого перевертыша он особенный, свой, но всегда манящий до дрожи. Так ты его видела? Вижу, что да. Сколько ночей после браслета ты провела вне этого Леса?

Сердце Соланж забилось прямо в ушах: так Лес имеет значение, как и медведь в нем.

Как и все остальные странности ее жизни вдруг оказались значительными...

– Только самую первую, – глухо призналась она.

Сайлас, будто только такого ответа и ждал, мотнул головой.

– Твоя звериная суть уже пробудилась, – сказал он, – вот почему Лес манит тебя. Зовет. И в какой-то момент ты просто-напросто обратишься... Против собственной воли. На улице, в доме – где угодно. – И добавил, заметив ее испуганные глаза: – Но так бывает только до первого обращения, потом ты сможешь себя контролировать. Бояться здесь нечего.

– Но я не хочу обратиться на улице или... в театре, – ужаснулась Соланж. – Я найду подпольного мастера, и мне восстановят браслет.

Теперь она и сама заметалась по комнате загнанным зверем, перспектива спонтанного обращения испугала ее больше всего, сказанного сегодня.

– Тебе не нужен браслет. – В какой-то момент Гримм оказался так близко, что она на него налетела. Ткнулась на миг в его грудь, ощутив через плащ жар его кожи и расслышав быстрый стук его сердца... Захотелось остаться так – в дюйме от человека, не опасавшегося ее, – еще на один краткий миг, но она не позволила себе эту слабость.

– Прости, – сказала и отстранилась. – Со мной лучше не сталкиваться, сам знаешь.

Но Сайлас сказал:

– Я знаю лишь, что тебе не нужен браслет, мисс Дюбуа. Ты всего лишь должна обратиться... Сама. Под моим руководством. И в самое ближайшее время мы именно так и поступим... Но для начала мне бы не помешала одежда. Ходить голым как-то не очень приятно!

И то ли он сделал это нарочно, чтобы отвлечь ее мысли от главного, то ли оно вышло случайно, в любом случае, разговор об одежде и обнаженном под плащом теле как-то отвлек Соланж от накрывшего ее было ужаса при мысли о необходимости обращения.

Глава 18

Возвращаясь с одеждой для Сайласа, Соланж очень надеялась, что она ему подойдет: покупать что-то мужчине, особенно этому, было до странного непривычно. Кто бы сказал ей о чем-то подобном неделю назад – не поверила бы, а теперь...

Стояла, отвернувшись к окну, и ждала пока Гримм приоденется. И до страстного жаждала обернуться, чтобы увидеть... метку от пули, которой она «одарила» его на дороге.

Сколько прошло времени с этих пор? Дня три-четыре? А Сайлас выглядел совершенно здоровым.