Поцелуй Мрака
Шрифт:
– Эннио… – беззвучно прошептала она и с легким стуком рухнула на пол. Только тут присутствующие в комнате заметили ее появление, и Фернандо бросился поднимать бесчувственную жену. Он опасался, что ее реакция будет именно такой, но никак не думал, что она войдет в комнату незаметно, и он даже не успеет ее предупредить.
Приехал медик. Увидев состояние больного, он лишь безнадежно покачал головой, но Марисоль вцепилась в него мертвой хваткой и пригрозила, что если он не спасет Фоско, то она собственными руками придушит невинного врача. Алехандро с трудом оттащил сестру от доктора. Оставленный в покое, тот принялся колдовать над раной. Сначала он прижег ее предварительно раскаленным
Марисоль почти не отходила от Эннио, непрестанно бормоча его настоящее имя, которое ей нравилось значительно больше, чем Фоско. Она сидела на краешке кровати и держала его за руку, шепотом умоляя жить. Еду ей приносили сюда, спала она, примостившись рядом, вслушиваясь в его мучительное дыхание. Она бережно поила его бульоном и прописанным целебным отваром в те моменты, когда приходил в полусознание, и вытирала со лба пот.
Много раз заходили то Алехандро, то Фернандо и покидали комнату с надеждой: вопреки опасениям доктора, Эннио продолжал дышать и бороться. Часто в комнату заглядывала Беатриче, желая помочь в уходе за братом, но Марисоль ревностно все делала сама, почти никому не позволяя прикасаться к Эннио.
Алехандро привез Анниту. Экономка обливалась слезами, глядя на обожаемого хозяина, и горячо молилась. Беатриче предложила ей остаться в их доме, пока не произойдут какие-то изменения, но Аннита отказалась: ей нужно было «поддерживать хозяйство, чтобы к возвращению сеньора Фоско оно не пришло в упадок».
Прошло уже два дня, а Эннио так и не приходил в сознание, бредил и никого не узнавал. Тело его пылало и обливалось потом, а в бреду он, к радости Марисоль, постоянно звал ее и нередко упоминал Беатриче, только фразы были совершенно бессвязными.
Маска теперь не закрывала лицо Эннио, и Марисоль непрестанно разглядывала его при свете дня или лампы. Глубокий узкий шрам тянулся от виска до щеки, но не обезображивал. Наоборот, он действительно придавал лицу мужественности, загадочности. А Марисоль наконец-то догадалась, что именно скрывал Эннио под маской: когда в бреду он начинал говорить, двигалась только правая половина рта, в то время как левая половина губ оставалась неподвижной. Это выглядело странно и непривычно, но не оттолкнуло Марисоль, не вызвало в ней отвращения, даже не породило никаких неприятных чувств. Она любила его, несмотря на внешние недостатки.
На третий день солнечный луч смело заглянул в окно и коснулся сомкнутых век Марисоль. Она не услышала привычного хриплого дыхания и испуганно подскочила. Взгляд ее уперся в ярко-синие глаза. Они светились нежным волшебным светом.
– Что ты делаешь в моей кровати? – спросил он хриплым шепотом, и правый уголок губ иронично приподнялся.
– Сплю, – улыбнулась Марисоль. Сердце радостно заколотилось. Ей хотелось броситься к нему на грудь, но она опасалась причинить ему боль.
– Мне сначала показалось, что я попал в рай…
– Нет, мы все еще на земле.
Вдруг лицо его изменилось, а в синих глазах всколыхнулся целый шторм. Эннио молниеносно поднял руку и коснулся лица. Нестерпимая боль пронзила его тело, яркой вспышкой ворвалась в мозг и рассыпалась там сотней болезненных искорок.
– Не смей подниматься, – строго сказала
– Где маска? – спросил Эннио глухо, не открывая глаз.
– Потерялась. Впрочем, больше она не нужна тебе.
– Что со мной? – испытующе посмотрел он на нее.
– Этот подлец попал тебе в шею, ты потерял много крови…
– Как жаль, что он промахнулся… – с тоской проговорил Эннио.
– Ты спятил?! – возмутилась Марисоль.
– Без тебя моя жизнь теперь станет невыносимой… – простонал он. – Ты понятия не имеешь, чего мне стоило отказаться от тебя… – добавил он в изнеможении, поморщившись от боли, не то физической, не то душевной.
– Но я не собираюсь уходить из твоей жизни!
– Я не могу привязать тебя к себе, Марисоль… Я ничего не могу дать тебе, пойми… – произнес он с отчаянной тоской. – Я уродлив, снаружи и внутри, я прячусь от всего мира. Обрекать тебя на жизнь затворницы я не имею права! Я не могу тебе подарить никаких радостей жизни… – оборвался его голос. Эннио будто окончательно ослаб от прилагаемых усилий и закрыл глаза.
Марисоль пристально следила за его лицом. Теперь она видела, что он действительно будто цедил слова сквозь зубы, не в силах шевелить левой стороной губ. Похоже, ранение повредило нервы, и все мышцы лица, что располагались ниже зарубцевавшегося места в центре щеки, не двигались.
– Неужели? Какие, например, радости жизни? – приподняла она бровь.
– Даже поцелуй, ты ведь знаешь… – обреченно пробормотал Эннио, приподняв веки.
Солнце за окном закрыло облако, и глаза Эннио потемнели. Они напоминали пропасть, полную безнадежной тоски. Марисоль склонилась над ним, а солнечный луч внезапно прорвал серую завесу и вновь пробрался в комнату. Синие глаза вспыхнули яркой искоркой.
Уперев руки в матрас, Марисоль наклонялась все ниже, медленно и неумолимо. У Эннио остановилось дыхание в предвкушении. Она несмело коснулась губами его тонких губ. Он закрыл глаза, отдаваясь нежному и сладкому вкусу. Дрожь пробежала по телу, отзываясь болью в шее, но эта боль породила невыносимо приятное щекотание в груди.
Марисоль немного отстранилась, внимательно посмотрев на него. Он не шелохнулся, все еще пребывая во власти своих ощущений. Она снова коснулась его губ, но чуть смелее. Он инстинктивно ответил на ее поцелуй. Ее дерзкий язычок протиснулся между его губ и коснулся его языка. В груди, в голове, во всем его теле начался пожар. Эннио поднял руку и, превозмогая пронзительный прострел в шее, запустил пальцы в ее волосы, прижимая к себе ее голову. Боль смешалась с наслаждением, даря неописуемые ощущения мучительно-сладостной эйфории, несмотря на то, что половина рта была лишена чувствительности. А Марисоль даже не замечала, что левая сторона губ не двигается. Она прикрыла глаза, наслаждаясь тем, что мечта сбылась: наконец-то она узнала вкус и нежность его губ! Никакая маска больше не крала ни капельки удовольствия.
– Как видишь, поцелуй ты можешь мне подарить, – счастливо засмеялась она.
Эннио резко открыл глаза и пронзительно воззрился на нее.
– Тебя не отталкивает… неподвижность моего лица…? – спросил он с придыханием.
– Нисколько. Да и какая разница, что ты не можешь двигать левой частью губ. Разве я за это люблю тебя?
– Марисоль… поцелуй меня еще… – умоляюще попросил Эннио.
Глава 24
С трудом оторвавшись от Марисоль, Эннио в изнеможении откинулся на подушку, переводя дух, восстанавливая силы. Она легла рядом, прижавшись к нему, но стараясь не вызвать болезненных ощущений.