Почему исповедуются короли
Шрифт:
На ней было все то же поношенное платье, что и в ночь нападения, и, судя по всему, она только что сумела одеться без посторонней помощи.
– Я услышала ваш разговор, – ответила она, со слабым, поспешно подавленным вздохом усаживаясь напротив Себастьяна.
Напряженные складки вокруг рта подсказывали, как нелегко ей было подняться.
– Не похоже, чтобы вам можно было покидать постель.
– Ей и нельзя, – подтвердил Гибсон.
Александри встретилась глазами с Себастьяном. В ее взгляде он уловил тлеющую враждебность и что-то
– Что вы можете рассказать о той ночи, когда убили Дамиона Пельтана?
Француженка приложила ладонь ко лбу, словно даже попытка собраться с мыслями вызывала у нее новый приступ боли.
– Боюсь, я не так много помню.
– Можете назвать имя человека, сопровождавшего вас в «Герб Гиффорда»?
Опустив руку, она недоуменно нахмурилась:
– Какого человека? О чем вы? Я ходила туда одна, точно это знаю.
Друзья переглянулись.
– По утверждению некоего Митта Пебблза, женщина под вуалью и неизвестный мужчина спрашивали Пельтана около девяти вечера в день его смерти. Доктор поговорил с ними на улице, затем захватил пальто и ушел.
– Мне ничего не известно об этих людях, – покачала головой Александри. – Дамион не упоминал о них. Когда я подошла к гостинице, он один стоял на тротуаре и смотрел на звезды. Я спросила, чем это он занимается – той ночью было ужасно холодно. А он ответил, что просто… размышляет.
Себастьян пытливо всмотрелся в бледное, сдержанное лицо. Но если француженка и лгала, то ничем не обнаруживала этого.
– А дальше?
– Я попросила его сходить со мной к больной дочери Клер Бизетт. Дамион поднялся в номер за пальто, затем мы остановили фиакр. Мы предупредили извозчика, куда направляемся, но возле Тауэра он отказался углубляться в трущобы и высадил нас, так что пришлось проделать оставшийся путь до «Двора висельника» пешком. А потом… – она пожала плечами. – Я знаю, что мы осматривали Сесиль, но почти не помню этого. А дальше и вовсе ничего.
Она удерживала взгляд Себастьяна, словно бросая вызов, словно провоцируя не верить ей, и он подумал: «Почему? Зачем бы ей утаивать сведения, могущие вывести на тех, кто пытался ее убить?»
– Я слышала ваш разговор, – повторила Александри. – Насчет вашей жены.
– И что насчет моей жены?
– Существует способ повернуть младенца в утробе, который состоит в надавливании руками на живот, чтобы извне воздействовать на плод. Но это необходимо сделать в ближайшее время. Если промедлить, дело значительно осложнится.
– Звучит довольно опасно.
– Нет, если знать, что делаешь.
– Такое возможно? – покосился Себастьян на Гибсона.
Тот пожал плечами.
– Я слышал рассказы о подобной манипуляции. Но за их правдивость ручаться не берусь. Мне не доводилось говорить ни с кем, кто бы сам проделывал такое.
– Я проделывала, – подалась вперед Александри Соваж. – Это не всегда срабатывает. Но вы должны позволить мне хотя бы попытаться. Если ребенок
– Нет, – отрезал он.
Она откинулась в кресле, сжимая потертые кожаные подлокотники.
– Что вы себе вообразили? Будто я намеренно наврежу невинному младенцу и женщине, которой ни разу в жизни не видела? Просто чтобы свести с вами счеты?
– Именно.
С побледневшим лицом и дрожащими от усилия руками француженка поднялась на ноги.
– Ваш друг – глупец, – бросила она Гибсону и вышла из комнаты, сопровождаемая его изумленным взглядом.
– Ты не говорил мне, что ей стало лучше, – вставил Себастьян.
– Ей не лучше. Жар спал, но я не шутил, когда сказал, что ей нельзя вставать с постели. – Гибсон перевел взгляд обратно на лицо друга. – Не желаешь объяснить, что, черт подери, все это значит?
– То есть Александри ничего тебе не сообщила?
– Нет.
Себастьян допил вино и поднялся налить себе еще стакан.
– Помнишь, я говорил, что встречал эту женщину раньше, в Португалии?
– Помню.
– Я выполнял поручение полковника Синклера Олифанта, когда меня захватил в плен отряд французских кавалеристов. Она была с ними. Точнее, с любовником, неким лейтенантом Тиссо. При побеге я убил его.
Это была не вся история – далеко не вся. Но к тому времени, когда она произошла, искалеченный Гибсон уже вернулся в Лондон, и Себастьян предпочел не посвящать друга в ужасные подробности.
– Думаешь, она затаила на тебя злобу?
Себастьян оглянулся. Ветер швырял в окно снег и словно бы доносил слабый шепот давно минувшего прошлого.
– А ты как считаешь?
Гибсон направился подбросить в огонь угля, а затем так и остался стоять у камина, опираясь рукой об полку и всматриваясь в языки пламени.
Через некоторое время Себастьян снова заговорил:
– Я тут кое-что узнал, может, существенное, а может, и нет. Отец Дамиона Пельтана был одним из врачей, выполнявших вскрытие тела маленького дофина, когда тот умер в тюрьме Тампль. И лечил мальчика перед самой кончиной.
– Ты серьезно? – повернувшись, уставился на друга Гибсон.
– Граф Прованский лично подтвердил данный факт.
– Мне это не нравится.
– Мне тоже. Особенно если учесть, что Пельтана убили в годовщину казни Людовика XVI.
Гибсон оттолкнулся от камина.
– Много ли тебе известно о смерти последнего дофина?
– Сомневаюсь, что хоть кому-то многое известно о тех временах. Но есть один французский аристократ, близкий к графу Прованскому, – Амброз Лашапель. Мне кажется, он куда осведомленнее, нежели делает вид. По самому широкому кругу вопросов.
– Думаешь, тебе удастся его разговорить?
Допив вино, Себастьян отставил в сторону стакан.
– Не знаю. Однако намерен попытаться.