Почему исповедуются короли
Шрифт:
ГЛАВА 26
После того как Девлин уехал, Пол Гибсон направился в дальнюю комнату и остановился в дверях.
Александри Соваж, все еще одетая, лежала поверх одеяла, откинув голову и закрыв глаза.
По положению ее хрупкого тела Пол видел, как дорого ей обошлась попытка подняться даже на несколько коротких минут.
– Это было неразумно, – заметил он.
Повернув голову, Александри посмотрела на него.
– Я уже иду на поправку.
– Если будете и дальше выкидывать такие фортели, до поправки
Тень улыбки коснулась ее губ. У нее был крупный, щедрый рот с мягкими изгибами, пробуждающими в мужчине желание провести по ним пальцем.
– Ваш друг не рассказывал вам прежде? О Португалии, я имею в виду?
– Нет.
Александри сглотнула, дернув тонким горлом.
– И ваше отношение ко мне не изменилось, после того как вы узнали, что у меня был любовник?
– С какой стати? Я тоже имел любовниц. – Правда, у него никогда не было жены, а с тех пор как он потерял ногу, с женщинами вообще не складывалось, но Гибсон не видел смысла сейчас об этом распространяться.
– Это разные вещи.
– Не понимаю, в чем разница.
– Все вы понимаете. Наше общество ожидает – нет, требует – абсолютно разного поведения от мужчин и от женщин.
– Что с вами случилось после гибели вашего возлюбленного?
На мгновение Гибсону показалось, что она замкнулась и не собирается отвечать, и если бы можно было вернуть свои слова обратно, он бы вернул. Слишком личным получился этот вопрос, слишком явно выдавал его интерес к Александри, а по страдающему выражению ее глаз он уже догадался, насколько безрадостными выдались для нее те времена.
– Я повстречала английского капитана – Майлза Соважа. Он… как вы, англичане, говорите? Ах, да, вспомнила: он сделал из меня честную женщину. Любопытное выражение, правда? «Честная женщина» – нечто, совершенно отличное от «честного мужчины» и не имеющее никакого отношения к правдивости или ее отсутствию. Да уж, женская честь разительно отличается от мужской. Когда речь заходит о женщинах, то все наши вероятные достоинства – порядочность, доброе имя, даже добродетель как таковая – сводятся лишь к тому, кого мы пускаем к себе между ног.
Когда Гибсон промолчал, она кривовато усмехнулась:
– Я шокировала вас.
Он покачал головой.
– Это не так легко сделать, как вам могло показаться. Но ведь вы именно этого и хотели? Шокировать меня?
Александри склонила голову набок, не сводя глаз с его лица. И он понял, что угадал. Но оказался не готов к ее следующему выпаду.
– Интересно, а ваш добрый друг виконт Девлин знает о вашем пристрастии к опиуму?
Гибсон стремительно втянул в себя воздух.
– Для него не секрет, что я время от времени принимаю лауданум. Он был со мной, когда отрезали то, что осталось от моей ноги – держал меня, пока хирург орудовал пилой.
– Как давно это случилось?
– Года четыре назад.
По опыту Гибсона, четверо из пяти мужчин, потерявших руку или ногу – или кисть, или
Но у некоторых боль так не проходила. Гибсон знал о людях, которые покончили с собой, лишь бы избавиться от подобных мук.
– Лауданум позволяет мне сосредоточиться на… другом.
– О да. Но с каждым годом доза все увеличивается и увеличивается, верно? – Александри помолчала, затем мягко сказала: – Вы же понимаете, чем это закончится.
– Я в состоянии управлять ситуацией.
– Как? Бродя по злачным местам Лондона, когда желание забыться в маковом дурмане угрожает стать непреодолимым?
– Откуда вы… – Гибсон осекся.
– Откуда я узнала, почему вы оказались в округе Святой Екатерины той ночью, когда наткнулись на меня? Назовем это удачной догадкой. Откуда я узнала, что вы принимали лауданум прямо сегодня? Здесь довольно темно, однако ваши зрачки не больше булавочной головки.
– Я в состоянии управлять ситуацией, – повторил он.
– Если вы действительно верите в это, вы глупец.
Гибсон ощутил пятна горячей краски на своих щеках, но не мог определить, от злости это или от стыда.
– Оставляю вас отдыхать, – тщательно выпрямив спину, произнес он и поковылял из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
В течение всего вечера его неоднократно подмывало возобновить их спор. В передней части дома находились две небольшие смежные комнаты, обе с видом на улицу. Пациентке была отведена дальняя, и, судя по пробивающемуся из-под двери свету и редкому покашливанию, Александри еще не спала. Но Гибсон воздерживался от искушения, во-первых, подозревая, что проиграет любой спор на эту тему, а во-вторых, понимая, что раненой в ее состоянии совсем не полезна жаркая дискуссия с обманывающим себя курильщиком опиума.
Он стоял в темной комнате, глядя на заснеженную улицу сквозь покрытое изморозью окно. Редкие хлопья еще слетали на землю, но снегопад, похоже, закончился, по щиколотку засыпав мостовую мягким белым пухом. Небо было темным и беззвездным; луна пряталась за нависшими над городом густыми облаками; крыши древних каменных домов на Тауэр-Хилл укутал толстый слой снега, а капавшие сосульки переливались в отблесках фонаря проезжавшей кареты.
На короткий миг каретный фонарь высветил грубые черты мужчины, который прежде был незаметен в тени дверного проема напротив. Затем экипаж с грохотом промчался мимо, и мужчина снова скрылся в темноте.