Почерк дракона
Шрифт:
Тридцать семь убийств. Тридцать семь убийств… Интересно, если сообщить Арсению Ильичу, что в его подсчеты вкралась ошибка – он снимет заказ или потребует отправляться по всем адреса? И по уже известным, и по тем, которые еще не успел узнать.
Тошнота немного отступила, и Шатов двинулся дальше. Город словно вымер. Фонари вдоль улицы не горели, окна зданий не были освещены. Какие-то конторы, закрытые по случаю общего экономического кризиса. И ни одной машины. Ни одной, твою мать.
Все-таки он сегодня устал. Тяжеленький
Сейчас нужно…
Сзади послышался звук мотора. Шатов оглянулся и шагнул к обочине, поднимая руку. Машина не притормаживая пронеслась мимо.
– Чтоб ты перевернулся, гад! – крикнул сипло вдогонку машине Шатов и захлебнулся кашлем.
Горло нужно поберечь. Оно еще нам понадобится.
Тридцать семь. Тридцать семь. Это как звук шагов. Тридцать семь. Кто-то идет по темноте, приволакивая ногу. Усталый. Делает, не торопясь, широкий шаг – тридцать, а потом быстро приставляет ногу – семь. Тридцать семь.
Что дальше? Или Ямпольский прав? Они ведут себя единственно возможным образом? Ждать? А если он не ошибется? И что дальше? Еще год и семьдесят шесть трупов? И никто не заметит. Не обратит внимания, потому, что все укладывается в среднестатистические показатели.
Бросить это дело? Майор был недвусмысленен – неприятности будут. Да, не сегодня. Но завтра или послезавтра его вызовут… Или к нему подойдут и поставят условия… Сделают предложение, от которого он не сможет отказаться…
Попытаться на этом сыграть? Рассказать о Васильеве? Об убитых быках тоже расскажи, напомнил себе Шатов, не забудь. И об убитом возле дома Виты. И о том, как ты убежал из-под выстрелов, а Вася остался и умер. Расскажи.
Ладно, Арсений Ильич отмажет от Васильева. Отмажет, должен отмазать. Тогда можно будет забыть о Васильеве, о двух убитых. Тогда можно просто будет… Что? Соглашаться и молчать о драконе? И стать его тенью? Так?
Господи, как все было просто – ему нужно было выжить. Просто собраться с силами, плюнуть на гордость, брезгливость и выжить. Выпросить, заслужить у хозяина жизнь!
Теперь… Теперь он еще не заработал жизнь, но в голову уже лезут обрывки мыслей о свободе слова, о сенсационном материале, об ответственности перед миллионами… Идиот.
Куда это мы пришли? А, район рынка. Шатов кивнул себе, правильно, вон виднеется купол Вознесенского храма, вон – телевышка.
– Закурить не найдется? – спросил кто-то спереди.
– Не курю, – быстро ответил Шатов и пошел на другую сторону улицы.
– Мужик, ты куда? – спросил тот же голос.
Не останавливаться, приказал себе Шатов, не останавливаться. Только не ввязываться в разборки. Черт, надо же было забрести в один из самых неспокойных районов города. Сколько там этих курильщиков?
– Не, мужик, ты не прав, – еще один голос, – совсем не прав. Куда же ты от нас? Мы у тебя просто
– Ты хочешь сказать, что мы похожи на бандитов? И от нас нужно убегать? – первый голос, характерный, с какой-то визгливой ноткой. И обладатель его шел к Шатову.
Шатов прибавил шагу. Не бежать, а то погонятся и будут гнать, пока не настигнут. А состояние организма у Шатова сейчас не такое, чтобы долго и быстро бежать. Да и в драке он долго не выстоит против двоих. Если честно, он и против одного не особо устоит.
Черт, он совершенно не знает этого района. Рынок слева, но туда ему не прорваться. Вправо – та самая темная глухая улица, по которой он сюда шел. Там ни помощи, ни укрытия.
Быстрее соображать, быстрее.
Шаги сзади приблизились, и Шатов побежал. Горло жгло, боль вцепилась в ребра. Или ему все-таки ушибли что-то из внутренностей…
Переулок… Кажется, к реке. Бегом…
Шаги сзади, легкие, целеустремленные. Сколько их там сзади, любителей ночных развлечений? Двое? Трое? Какая, на хрен, разница? Догонят – и все.
Шаги уже совсем рядом. Шатов с трудом подавил желание оглянуться. Нельзя. Потеряет темп – дрова. Хотя он и так потеряет темп.
Рывок вправо, через дорогу. Какие-то руины… Хорошо еще, что глаза немного привыкли к темноте. До реки – метров пятьдесят. Но добежать ему не дадут – ни преследователи, ни избитое тело.
Остаются руины. Дом недавно, видимо, начали сносить, старый, одноэтажный, еще дореволюционный дом. Дверь сорвать успели. Хорошо.
Шатов прыжком преодолел ступеньки крыльца и влетел в темный коридор. Пахло мочой, чем-то горелым и лекарствами. Что здесь было? Старая поликлиника? Или аптека?
Где может быть второй выход? Через окно?
На крыльце кто-то выругался. Это тот, с истеричным голосом. Они, кажется, остановились. Может, отстанут?
Шатов прижался спиной к стене. Бешено колотящееся сердце и хриплое дыхание не давали возможности услышать, что там говорят на крыльце.
Решают уйти? Или прикидывают, кому идти вовнутрь. Что же они так прицепились? Настырные какие!
В любом случае нужно уходить. Шатов медленно двинулся вдоль стены, молясь, чтобы не заскрипело ничего или не упало. Что-то эти двое – двое? – на крыльце решили. Но что?
Тишина. Где-то вдалеке прозвенел трамвай. И снова тишина. Ветра нет… Нет? Тогда откуда этот шорох?
Хитрецы! Все-таки пошли в дом. Один или двое? Или это без разницы?
Под ногой у Шатова что-то еле слышно лязгнуло. Шатов замер, осторожно присел, пощупал руками. Битый кирпич, щепки… Прут. Увесистый арматурный прут. Только не загреметь. Осторожно взять прут, поднять его и…
Хорошо! Что там у его преследователей? Нож? Кастет? Мы теперь почти на равных. Ну не станут же уличные урки носить с собой огнестрельное оружие! Не Дикий же Запад, в конце концов.