Почетный караул
Шрифт:
Они дошли до двери в конце коридора. Полковник Росс открыл ее перед генералом. Они вышли из охлажденного коридора на ступеньки в палящий зной тропического утра. Там ждала машина с шофером, а у нижней ступеньки стоял, придерживая распахнутую дверцу, мистер Ботвиник и угодливо улыбался. Видимо, он выскочил наружу и обежал здание, чтобы удостовериться, все ли в полном порядке. Генерал Николс еще раз небрежно притронулся к локтю полковника Росса, и полковник Росс, ссутулив широкие плечи, забрался внутрь в положенный ему угол.
Когда генерал Николс улыбнулся, полковник Росс тоже улыбнулся, хотя и бледноватой улыбкой. Пока они спускались по ступенькам, пока мистер Ботвиник помогал им сесть в машину, он с тревогой
В предполагаемом надежном убежище своего сознания полковник Росс обдумал новую идею. Но прежде, чем он успел приступить к ее осуществлению, генерал Николс предвосхитил его намерение и сразу же, все еще подшучивая, предложил ему уже суммированную для его удобства, значительную часть той информации, которую полковник Росс намеревался у него выведать.
Неужели же, упаси Бог, генерал Николс умеет читать чужие мысли и знает все, что у тебя сейчас в голове? Тугодумы вроде Хэла и Деда, импульсивная, склонная фантазировать девочка вроде миссис Бил без труда придут именно к этому страшноватому, если не сказать — оглушающему выводу. В полной растерянности, убежденный, что не ему тягаться с неслыханными способностями и нечеловеческими свойствами, Хэл (или Дед) начинает подозрительно перебирать в уме все, что когда-либо говорил или делал его старый друг Джо-Джо, выискивая темный смысл, зловещие намерения, тайные угрозы. Сэлли, давая выход испугу, сжимала кулачки и барабанила ими, как малое дитя, по всему, до чего могла дотянуться.
Все это чушь! Если человек знает, о чем вы думаете, то объяснений два: либо вы сами только что открыли ему это своими поступками, словами или выражением лица, либо он верно оценил вас и ваше положение, а тогда, чтобы догадаться, что у вас на уме, ему достаточно просто спросить себя, что, скорее всего, может быть у вас на уме. Успокоившись, полковник Росс подумал о тех вещах, которые также был бы рад узнать, и сказал взвешенно:
— Тем не менее, генерал, конференция должна была дать наблюдателю многое. Взгляд с близкого расстояния на тех, кто руководит, часто помогает уяснить ситуацию. У меня есть некоторый опыт в политике. Ее совершенно справедливо называют искусством возможного.
Генерал Николс бросил на него быстрый одобрительный взгляд.
— Да, — сказал он, — «возможное»! Это их главным образом и занимало. Трудность, как я понимаю, обычно заключается в том, чтобы выяснить, что, собственно, возможно, поскольку в этом — все. И работать приходится только в этих пределах. Да, верхи оседлали бурю, но иногда направление вроде бы определяет буря. А это ограничивает ваш выбор, вашу свободу. Что-то необходимо сделать, но сделать нельзя. Разумеется, такое положение нисколько не исключает того, что наверху есть больший выбор, большая свобода действий. Нельзя приказать, чтобы человек замахал руками и полетел, но всегда можно приказать, чтобы опытные пилоты, сколько их у вас есть, подняли бы в воздух столько самолетов, сколько у вас их есть, и полетели бы не тем маршрутом, не в то место, не в то время.
Полковник Росс устремил на него внимательный взгляд и насторожил уши. Это трезвое небрежное замечание, при условии, что генерал Николс будет продолжать и растолкует его смысл, возможно, дало бы полковнику Россу часть тех сведений о генерале Николсе, которые он хотел бы получить. Оно могло подразумевать разочарование и в таком случае таило в себе простоту, поскольку простота присуща разочарованию.
Вполне возможно, генерал Николс довольно поздно пришел к осознанию весьма
Генерал Николс сказал:
— По-моему, я где-то читал у одного француза: пусть вы сидите на высочайшем троне в мире, все равно сидите вы на своей заднице. Досадная помеха для вас, которая отнюдь не способствует тому, чтобы люди, смотрящие на вас, проникались к вам доверием.
Уже что-то! Проницательный, пытливый взгляд генерала Николса не упустил их человеческой уязвимости, их разнообразных душевных и физических трудностей. Вероятно, он подметил, что Образчик Бульдожьей Породы часто бывал раздражителен, поддаваясь своему изъеденному коньяком желудку, клокоча мокротой, пропахшей сигарами. Морщась, мистер Черчилль к тому же вынужден был вкушать полынь и желчь своего положения. Звонкие фразы, красивые слова могли претворить почти в великое достоинство то, что наши разосланные вдаль корабли тают, что на мысы и на дюны рушится пламя, но эти обстоятельства не давали ему занять ведущее положение. И как равного его принимали только из любезности. Подлинной его задачей было вывертываться. Его фельдмаршалы и командующие авиацией на голодном пайке людей и машин, его адмиралы флотов, утративших первенство, нервы, обнаженные почти четырьмя годами войны, в основном неудачных, помогали ему быть мужественным, гордым и в конечном счете — бессильным.
Но отделенная от него шириной стола собственная сторона генерала Николса, сильная и великая, находилась в более приятном положении и потому, понятно, сияла бодрой самоуверенностью. У нее были корабли, были люди и, кроме того, были деньги! Однако Защитник Четырех Свобод — факты жестоки! — не обладал свободой самому встать с кресла. Покинуть его он мог только с чужой помощью. Его высшие военные чины, хотя до сих пор и показывали себя достаточно способными, имели тот минус, что никогда еще не вели более или менее настоящей войны, удачной или неудачной. К тому же, хотя у них всего хватало в избытке, сидели они напротив «лиц, занимающих аналогичные должности» с пятью звездами на плечах против их четырех.
Вот так эти важные особы, по-разному обездоленные и недовольные, показали генералу Николсу, мальчику на побегушках и, быть может, не такому уж бесхитростному сосунку, как творят историю. Их переговоры, наверное, нередко казались не слишком осмысленными тем, кто не понимал их цели. Цель эта явно заключалась не в выборе разумнейшего и наилучшего образа действий. Цель была — заключение сделки, суперсделки, совокупности тысяч мелких сделок, в процессе которой обе высокие договаривающиеся стороны пытались по силе возможности получить что-то за ничего или по крайней мере дать чуть-чуть, а забрать много. Поскольку в подобных случаях кто-то обязательно должен проиграть и поскольку ни один подчиненный никогда не рискнет взять ответственность на себя, встречаться и приходить к соглашению должны были верховные руководители.
Достижение соглашения обычно тормозилось взаимными искажениями истины и достигалось с помощью уравновешивания замаскированных взяток и скрытых угроз. Простые честные люди нередко испытывают отвращение, обнаружив, что возвышенные дела чаще всего ведутся такими низменными способами. И они негодуют, потому что знают средство против такого позорного, постыдного положения вещей: пусть каждый человек будет щепетильным и великодушным, честным и благородным, доблестным и мудрым. Тогда не понадобится ни мелочно торговаться, ни запрашивать лишнего.