Под чертой (сборник)
Шрифт:
В общем, полагаю, вы убедились: западные ученые (прежде всего – современные американские, хотя среди философов, например, заметнее французы) делают куда больше для популяризации своих трудов и открытий, чем ученые российские. Отчасти так происходит оттого, что множество наших работают в академических институтах, где нет студентов, преподавая которым, ученый volens nolens вынужден излагать свои идеи увлекательно. Такова особенность отечественной науки и академии наук. А отчасти – оттого, что западная университетская наука, живущая на гранты, постоянно должна подтверждать в глазах грантодателя свою необходимость. Не думаю, что у мегапопулярных психолога Стивена Пинкера, лингвиста Ноама Хомского, биогеографа Джареда Даймонда или физика Стивена Хокинга есть проблемы с финансированием
Но важно даже не это, а результат. Современное западное общество впитало в себя в разы больше современных научных идей, чем наше. Не потому, что фермер из Айовы штудирует на ночь килограммовый кирпич «Ружей, микробов и стали» Даймонда. А потому что ответ на главный вопрос этой книги, «Почему у одних стран всё, а у других ничего?» обсуждался в США в тысячах статей, интервью, радиопрограмм, телевизионных ток-шоу. Которые смотрит, в том числе, и фермер из Айовы.
Отставание России от Запада в смысле усвоенных научных идей лично я определяю лет в 50, а то и больше. По большому счету, почти никакие послевоенные открытия западных естественных и общественных наук не повлияли на мировосприятие современного россиянина. Это легко объяснить: сначала был железный занавес; когда же он пал, первым делом кинулись читать нашу прежде запрещенную литературу; а потом навалилась проблема выживания, и стало вовсе не до книг; а когда появилось время на чтение, у чтения появились сотни конкурентов, и навык чтения non-fiction к сегодняшнему дню оказался попросту утрачен. Миллионные тиражи на английском языке книг Даймонда и Докинза капают на наш суглинок немногими тысячами экземпляров русских переводов.
В итоге даже россиянин даже с высшим образованием считает, что суть теории эволюции в том, что человек произошел от обезьяны (глупости!) и выпучивает в удивлении глаза, когда слышит, что у него с березой под окном половина общих генов. Потому что он-то считал, что у березы вообще никаких генов нет. Примеров такого российского невежества можно привести тьму (хотя убежденность во вращении Солнца вокруг Земли – куда уж дальше? Дальше – докоперниково время, XVI век…), но я приведу один, касающийся не математики, физики или астрономии, а того, в чем все полагают себя знатоками. Поскольку все считают, что разбираются в собственной (а тем более чужой) сексуальности.
Согласно данным ВЦИОМ (июнь 2013 года), 87 % россиян полагает, что гомосексуализм должен быть ограничен или даже запрещен вплоть до уголовной ответственности. И я понимаю их яростное недоумение – что же творится на Западе, где повсеместно легализуют однополые браки, а?! Вон, по данным Gallup (май 2013), 53 % американцев эту легализацию поддерживают (в возрасте до 30 лет – 70 %).
Как так?! Понятно, что на Западе есть либеральные ценности, подразумевающие защиту прав меньшинств, и что была борьба меньшинств за свои права, – но, поскольку меня интересует только наука, я о ней и скажу. Еще в конце 1940-х американский биолог Альфред Кинси выпустил книгу «Сексуальное поведение особи мужского пола»: плод 10-летней работы, итог анкетирования десятков тысяч американцев. Кинси был биолог (а в смысле личной жизни – многодетный семьянин), до этого изучавший орехотворку: мошку отряда перепончатокрылых. Будучи по оказии приглашен читать курс лекций о браке, он и к человеческой сексуальности отнесся с дотошностью ученого, исследовавшего в свое время 150000 экземпляров орехотворки только одного вида. Выводы Кинси взорвали Америку, где в то время гомосексуализм считался болезнью, а в ряде штатов – преступлением. «Судья, рассматривающий дело мужчины, арестованного за гомосексуализм, – писал в своей книге Кинси, – должен помнить о том, что почти сорок процентов мужчин в его городе могли быть арестованы в какой-либо момент их жизни по тому же обвинению…»
В России не известны ни труды Кинси, ни его последователи, изучающие то, что составляет значительную часть
Все три российские Академии вообще помалкивали, когда в стране начался мощный разворот в сторону новых темных времен, когда стала преобладать идея, что чем примитивнее гражданин России и чем меньше он знает о мироустройстве и о себе самом – тем лучше, поскольку им проще управлять. То есть когда интеллектуальный запрос стал исчезать, заменяясь материальными потребностями, которые так легко удовлетворять при высоких ценах на газ и нефть. Это не вполне новинка: наша страна уже проходила такой этап в 1920-х, когда был взят курс, говоря словами Бухарина, на «организованное понижение культуры» (Бухарин, кстати, этот поворот и провел).
Я долгое время думал, что молчание академических ягнят вызвано их элементарным страхом – потерять зарплату, или государственное финансирование, или должность, дающую доступ к ресурсам (недавно опубликованные доходы ректоров университетов дают представление о впечатляющей величине ресурсов).
А сейчас я все больше думаю, что эти ученые – они такая же часть нашего общества, как и все остальные. То есть они, возможно, теперь такие же темные и средневековые во всем, что не касается их дисциплин. Ну, биологи ни фига не знают историю (и принимают за чистую монету мифы), а историки темны по части квантовой физики (с ее принципом неопределенности и отсутствием детерминированности), а физикам по барабану социология и политология, в чем они являют невероятный контраст советским физикам, среди которых процент диссидентов зашкаливал потому, что советские физики были образованными во всех смыслах людьми, подкованными и в лирике тоже, и их картина мира естественным образом приводила их к критике неэффективного, стагнирующего режима.
Я понимаю, что моя гипотеза, сводящаяся к тому, что российские ученые выродились до уровня обывателя, чрезвычайно для них оскорбительна, однако льстивость (как и оскорбительность) никак не являются критерием истинности. Мне эта гипотеза кажется непротиворечивой, – хотя я был бы счастлив, если бы ее опровергли.
После кончины СССР наука отделилась от общества (а общество, занятое потреблением, и не возражало) и сидела тихо по своим норкам, тихо грызла зерно, причем не всегда науки, – лишь бы ее не трогали.
А теперь к мышкам пришла кошка и сказала то, что думала: вы на фиг никому не нужны, тратиться на вас куда дороже, чем закупать готовое за Западе, и шлепнуть вас окончательно мешает только то, что стрижка мышей напоминает стрижку поросят: писку много, шерсти мало.
Мне, у которого в детстве было три кумира: дедушка Ленин, космонавт Гагарин и академик Келдыш, – довольно грустно все это писать. Тем более что, повторяю, российская наука и российское общество друг друга стоят, – как стоит их и российская власть.
Я написал бы дежурно, – значит, и расплатятся однажды за все это безобразие совместно и солидарно, – только боюсь, что поздно писать, потому что некому читать.
2013
62. Рожденные сном разума//
О том, с чем связан рост ярости в общественных спорах
Среди россиян сегодня идет новая самоидентификация: по отношению к религии, идеологии, границам разрешенного. Ярость, с какой порой проводятся межи, впечатляет. Это новое явление в нашей жизни, пообросшей цинизмом и потребительским жирком.