Под девятой сосной в чистом поле
Шрифт:
Савелич закуривает трубку, и легкий прозрачный дымок тянется к лесу…
– Нет, милок, - неспешно говорит Савелич, пыхтя трубкой, - энтого хода давно-давно нет. Зря мальцы об этом болтают. Обвалился он, залило его водой из речки. Не, не найти его.
– А как же тогда этот жулик в церковь пробрался?
– Кто ж его знает? На то он и жулик.
– А вы ключи никому не давали?
– Что ты, милок!
– дед Савелич даже пугается.
– Вот как вечером запираю церкву на три замка, да в полночь еще проверю, так ключи сразу батюшке сдаю, под его присмотр. И за ночь кругом храма
– Пролезла же!
– вспыхивает Алешка.
– И столько ценностей утащила.
– Вот я и думаю, - дед выбивает трубку и убирает ее в карман, - тут, милок, без нечистой силы не обошлось. У нас ведь в округе отродясь и колдуны водились, и ведьмы гнездились. Одна Полинка заполошная чего стоит!
Ну да, полезет Полинка в церковь красть - ей все некогда.
– Чертяка какой-то завелся, не иначе…
Потом они вместе обходят церковь. Савелич проверяет запоры и решетки на окнах. Ходят они в густых зарослях, которые заполонили все старое кладбище вокруг храма. Там стоят покосившиеся кресты и памятники со странными надписями старинными буквами. Все это скрыто густым кустарником и высокой травой. В кустах попискивают спросонок птички, в траве шмыгают неугомонные мыши.
Тишина. Только вздрогнет высоко на колокольне какой-нибудь колокол да взлает в селе собака.
Возле одной из стен Алешка вдруг замечает меж кустов идущие куда-то вниз каменные полуразрушенные ступени, огороженные кривой железной оградой. Ржавчина на ней висит лохмотьями.
– А это что?
– спрашивает Алешка Савелича.
– Тама подвал. Не лазь туда. Нехорошее место. Я туда упавшие кресты с могил складаю.
– А он куда-нибудь ведет?
– Да никуда не ведет. Завалено там все, аж до верха. Не проберешься.
Ну да! Алешка-то не проберется?
Они заходят в церковь. Справа от входа - дверь в каморку, где Савелич держит свой инструмент: метлы, веники, лопаты.
Он снимает с гвоздя связку ключей и, выйдя, тщательно запирает входные двери.
– А что же, - вдруг спрашивает Алешка, озаренный какой-то догадкой, - эти ключи там весь день висят? Без присмотра?
– Ну какой присмотр, если я эту каморку взаперти держу и никого в нее не допускаю.
– Никого-никого?
– Не, никого - мое место. Однова, правда, электрика впускал, там щит у меня с предохранителями. Ну, он при мне все исправил. Я ежели только на секунду отвлекался, батюшка зачем-то позвал. Но хорошо помню - с полдороги вернулся и ключи с гвоздя на всяк случай снял.
– Хорошо помните?
– настырно уточнил Алешка.
– Как самого себя!
– Дед хлопнул в грудь ладонью.
– Еще почему помню: как их брал, так они легонько покачивались. Мне и подумалось - с чего бы это им? Сквознячком, видать, проняло.
Надо Алешке отдать должное: он сразу сообразил, что сквознячок тут ни при чем. Ключи покачивались на гвоздике оттого, что кто-то чужой их в спешке на этот гвоздик повесил. А раз повесил - значит, и снимал. Но Алешка об этой догадке промолчал. Только спросил:
– А это какой электрик? Из города?
– Ну, милок, да разве из города их дозовешься? Здешний, у вас в дачном поселке проживает. Вот как звать-то
– Может, Жорик?
– осторожно спросил Алешка.
– А может, и так. Чудное вовсе имечко.
Ключи ключами, Шарик Шариком, но этот подвал, заваленный могильными крестами, запал Алешке в голову. И, как всегда, он долго не раздумывал. Как только Савелич, заперев двери, отправился до полночи домой, Алешка, чтобы не попасться на чужие глаза, обежал ограду, пролез между прутьями решетки и меж поваленных памятников пробрался к входу в подвал.
Уже темнело, а в подвале, куда он с замиранием сердца спустился по ступенькам, гулко постукивающим под его осторожными ногами, вообще уже было трудно что-нибудь разглядеть.
Стоя в дверях, Алешка чиркнул спичкой. И отшатнулся. Весь подвал был забит полусгнившими деревянными и расколотыми, в лишайниках, сухой земле и мхе каменными крестами. А в дальнем углу, полузаваленный, в каких-то оборванных тряпках, жутко виднелся потемневший от сырости гроб…
Спичка погасла.
Любой пацан на Алешкином месте не задумываясь рванул бы отсюда наверх и почесал бы поскорее домой. Но Алешка зажег еще одну спичку и высоко поднял руку. Оглядел мрачный свод, с которого свисали, как ведьмины космы, пряди грязной паутины.
В самом дальнем углу Алешка разглядел какое-то черное пятно, вроде дыры в стене, под самым сводом. Спотыкаясь, цепляясь, срываясь, он подобрался туда и зажег третью спичку. И она тут же погасла. Ее огонек, втянутый мощным потоком воздуха, оборвался и исчез.
Точно - это была дыра. И судя по тому, как тянуло в нее воздух, дыра бесконечная.
Алешка в темноте, на ощупь пробрался к выходу и стал взбираться постукивающими ступенями, всей спиной чувствуя, будто из самого дальнего угла вдруг потянутся следом за ним длинные жадные руки и ухватятся за кончик футболки, выбившейся сзади из шорт.
Но Алешка не завизжал и даже не прибавил шага. Поднялся наверх и с облегчением увидел еще довольно светлое небо с робкими пока звездами.
– Дим, - решительно сказал он, войдя в вагончик, - собирайся. Я подземный ход нашел. Надо его обследовать.
– И тут же поставил условие: - Если не пойдешь, я пойду один! Тебе же хуже.
Это точно. Я взял с полки фонарик и молча сунул его в карман.
На улице было уже свежо и по-ночному влажно. И всюду была холодная роса - на траве, на листьях. Она холодила ноги через кроссовки, брызгалась в лицо.
Луны почему-то в небе не было. Это для меня всегда загадка. Вчера она ярко светила в вышине, а сегодня в это же время ее почему-то нет. Небо ясное, ни облачка, звезды сияют, мигая… А где луна-то?
– Леш, а где луна?
– Ей еще пора не настала, - серьезно отозвался Алешка, быстро шагая впереди.
– У нее свое расписание.
– Он так спешил, словно боялся, что нас кто-то обгонит и первым полезет в эту дурацкую черную дыру.
Мы спустились спящим поселком к реке, прошагали по мостику, начали подниматься деревенской улицей к церкви. Справа и слева забрехали собаки. Не вовремя проорал петух. Наверняка у Полинки - тоже торопится, все ему некогда.