Под горой Метелихой(Роман)

Нечаев Евгений Павлович

Татары-плотники, что рубили новую школу, топоры побросали, всей артелью у трактора сгрудились, любовались на диковинного коня. Тут же, в толпе, и учитель поблескивал стеклышками своих очков, и кузнец Карп Данилович, и старик Петруха Пенин, и Екимкин отец. Сгрудились все на меже, а Володька забрался на крыло трактора, полдня не слезал.

Устинья тоже пришла на поле, держалась в сторонке, за спинами соседок: не хотела, верно, чтобы учитель ее увидел. Совестно было за то, что зимой мужа перед всеми опозорила, а потом сама к Роману Васильевичу три раза ходила.

Приняли и Екима в артель, иначе и в самом бы деле стоять ей с ребятами да с сумой под чужими окнами.

Всё ладно бы шло на пахоте, да в конце загона, у самого леса, Андронова полоса в артельное поле вклинилась, Володька сказал трактористу, а тот отмахнулся: буду я еще восьмерки выписывать! Не сбавляя скорости, переехал межевой столбик, срезал угол сажен на десять.

Наутро приехал Андрон со своим плужком: полоса его чуть ли не наполовину вспахана. Пласт ровный лежит, как подмасленный, так и отливает вороненым глянцем. Сколько лет отрабатывал Андрон эту полосу, сам пни корчевал, унаваживал, и вот те на.

Не стал размышлять мужик, отмерил шагами сколько надо, нашел под пластом срезанный столбик, заново вбил его и проложил поперечную борозду. До вечера вспахал остальное, а еще через день с бороной приехал. Смотрит — опять нету столбика, клин заборонован по старому следу, неподалеку трактор ползет, сеялку за собой тянет.

Стал Андрон на меже, с места не тронулся, пока трактор чугунным лбом в самую грудь не уперся, — стянул за рукав тракториста:

— Ты што, окосел?

Тракторист за словом в карман не полез: парень из заводских.

— Извини-подвинься, гражданин единоличник, — ответил он, изворачиваясь от второй руки Андрона, — пока ты на полатях чухался, я тут два круга с сеялкой объехал.

— А по мне, хоть десять. Сказано, заворачивай!

— Как бы не так!

Андрон тракториста за грудки, а у того в руке ключ торцовый. Вырвал Андрон ключ, хотел по колесу переднему ударить, чтобы отпугнуть тракториста, да промахнулся — со всего маху по боковой стенке радиатора угодил, — кипятком вареным, паром обоих обдало.

— Быть тебе в Соловках за это, — враз побелевшими губами прошептал парень. — Думаешь, ты по железяке ударил? Нет, контра ты непридушенная… Ты на советскую власть руку поднял!

— Православные, убивают! — завопила бабенка, что стояла на подножке сеялки. — Караул!! — И опрометью бросилась на дорогу.

Не прошло и часу — вся деревня ходуном пошла; кто пешком, кто на лошади — к трактору. У своей телеги, в плотном кругу мужиков с Озерной, Андрон, как медведь, озирался, сжимая в руках дубовый кол, хрипел через зубы:

— Не подходи! Порешу!!

Так и застал его Николай Иванович. Задние напирали, жарко дыша в затылок передним открытыми ртами, харкали сгустками матерщины.

— В чем дело, товарищи? — не повышая голоса, заговорил учитель. — Что у вас тут происходит?

Круг раздался, Андрон выпустил кол:

— Вяжите. За свое, за кровное пострадал…

Из-за спины тракториста ужом извернулся Артюха, подскочил к Андрону.

— Вот, смотрите, товарищ партейный секретарь,

смотрите, товарищи колхозники, — начал он, захлебываясь и глотая обрывки слов. — Мы его агитировали на сто процентов; по вашему настоянию, Николай Иванович, из списков на ликвидацию исключили, а он сорвал наконец свою маску, открытое лицо показал! Я так думаю, товарищи колхозники: верхового сейчас в Константиковку за милицией.

— Без крика, попрошу вас, — холодно остановил Николай Иванович Артюху. — Без крика, повторяю! Андрон Савельич, расскажите вы. Спокойно, товарищи, спокойно!

Андрон осмотрелся вокруг, одернул рубаху, пригнулся и молча подал в руки учителю свой межевой столбик, на котором отчетливо была видна вмятина от шипов тракторного колеса.

— Видели вы этот столбик? — обратился Николай Иванович к трактористу.

Тот злобно сверкнул белками.

— Видели или нет?

— Видел.

— Значит, сознательно? Так какого же черта! — не сдержался учитель. — Что у вас здесь, я спрашиваю?! — Николай Иванович сгибом среднего пальца постучал себя по лбу.

Тракторист растерянно переминался с ноги на ногу.

— Всё равно не имеет он права машину калечить, — выдавил он наконец, — государственная она.

— Правильно. И виноваты вы оба. Кто больше, надо еще подумать. Поэтому и ремонтируйте вместе.

У Андрона горошины пота над бровями выступили, тракторист молчал.

— Повторяю, — как на уроке, проговорил Николай Иванович, — ремонтируйте трактор вдвоем! Стоимость ремонта уплатит Андрон.

— Так чугун-то не варится! — по-другому уже проговорил тракторист. — Как же я его залатаю? Чем?

— А по мне — хоть этим же межевым столбиком. Чтоб в другой раз загодя видеть, куда поворачивать. Так ведь и голову можно здесь, на меже, оставить.

Николай Иванович повернулся и зашагал прочь. На дороге уже снял фуражку, вытер испарину на затылке.

Дня через два машину исправили. Ретивого парня выручил Карп Данилыч: наложил он на трещину медную пластину, а под нее — просмоленную прокладку. Всё это привернул болтами.

Артюха за эти же дни выкроил время, съездил-таки в Константиновку — будто по делам сельсоветским, а на самом деле полдня просидел в каморке волостного милицейского начальника. Тот обещал держать разговор в тайне, а в книжечке у себя записал: «Каменнобродский учитель Крутиков подменяет жесткую политику партии по отношению к кулачеству соглашательством с явно враждебными элементами». Под конец поблагодарил Артюху за революционную бдительность и крепко пожал ему руку.

На обратном пути через Кизган-Таш поехал Артюха, потолкался в лавочке, потом напоил коня у колодца, колеса у брички подмазал. И всё на крайний домишко поглядывал, пока в окне самого хозяина не увидел. Проезжая мимо, мотнул ему головой и сразу же за деревней свернул на лесную заброшенную дорогу.

У Провальных ям Артюху остановил Гарифулла.

— Когда кончишь?! — спросил татарин, прежде чем поздороваться.

— С такими делами, сам знаешь, другой раз надо и оглянуться, повременить.