Под горой Метелихой(Роман)
Шрифт:
Ожил старик, повеселел, не знал, чем и отблагодарить своего избавителя от проклятой хворобы. А жил он со своей старухой да с дочерьми незамужними на окраине города в собственном полукаменном доме, — сам на втором этаже, а низ сдавал квартирантам. И еще жил с ними племянник, лесной инженер.
Племяннику лет за сорок, — видный мужчина, образованный. Но до сих пор не женат. И по службе нет ему продвижения. Зол, страшно зол был племянник на советскую власть. И друзья у него такие же были, особенно этот агроном из земельного отдела, который через племянника
Племянник, похоже, послушался, — Полтузина не было в доме бухгалтера больше года, а в начале весны, когда яблони в саду распустились и вся семья собралась пить чай на веранде, племянник спустился сверху вдвоем с высокой, красивой женщиной. Представил ее как свою сотрудницу.
«Вот и добренько, вот и слава богу», — подумал тогда старик.
Всё шло хорошо. Но вот стал замечать бухгалтер: высыхают у него запретные капли. Аптекарь добавил немного, — опять не хватает. И пузырек в темном месте стоит, пробка притертая. Сохнут, и всё. И вдруг в середине лета старшая дочь принесла откуда-то неприятное известие: в каюте парохода «Чистополь» отравилась та самая работница из конторы лесничества, которая заходила к ним в дом с племянником.
«Злодейка любовь, что она делает!» — закатывала глаза старая дева. А старику стало отчего-то не по себе. Ведь и племянник уехал в Уфу. Ладно, что раньше на двое суток. В народе-то черт-те чего наплетут, если бы вместе уехали.
Обо всем этом Прохоров узнал намного позже от самого бухгалтера. А начал он с аптекаря Бржезовского. Вызвал его в тот же день, как вернулся из Уфы, и спросил, глядя в упор:
— За грибками не собираетесь?
— Рано еще, товарищ начальник, какие теперь грибы? — пожал тот плечами.
— Как это «рано»? А бирке нумер фиер? У Ландсберга! Ну? Когда клад-то выкапывать будем?
— А вы… вы уже знаете, да? — пролепетал ошарашенный провизор.
— Я всё знаю. И место, и сколько зарыто. И компаньона вашего могу назвать. Гришин его фамилия.
— Бог мой… Я давно собирался к вам. Но — сами знаете — страшно. Поверьте моему слову. Теперь всё расскажу чистосердечно.
— Вот вам бумага, вот карандаш. Садитесь и пишите. Подробно и обо всем. Врать не советую. Я ведь всё знаю.
Обливаясь холодным потом и мысленно распростившись уже с белым светом, аптекарь с час просидел над листом бумаги, прежде чем смог написать первую строчку.
Прохоров взял от него написанное, прочитал начало, скомкал и бросил в корзинку:
— Я вам сказал: «Врать не советую!» Было это сказано или нет?
— Так, было. Обязательно было.
— А вы что написали?.. «Как-то зимой позапрошлого года…»
— Так, так оно было, — прижимая руки к груди, простонал Бржезовский. — Как перед господом богом!
— За что вы отравили Крутикову?
— Я?! Мадам Крутикову?!
— Вы и ваши
— Нет, нет… Боже мой! Этого быть не может!
Тогда Прохоров выдвинул верхний ящик стола, вынул оттуда и поставил перед провизором пустой пузырек с аптечной наклейкой:
— Здесь был яд.
— Рубите меня на части, но этого я не делал.
— А надпись на этикетке?
Бржезовского снова бросило в жар. Он задыхался.
— Да, надпись моя. Но неужели вы думаете, товарищ начальник, что я выдал бы кому-нибудь такое количество яда, которое способно убить человека, и оставил бы этикетку?
— Но пузырек-то ваш, черт побери? — не сдержался Прохоров. — Ваш или нет, я спрашиваю?
— Пузырек из нашей аптеки!
— Значит, и содержимое его было ваше.
Провизор молчал. Он теперь не пытался даже вытирать крупные капли пота, выступившие на висках и залысинах. Но в глазах его не было страха и обреченности преступника, — было недоумение, и только.
— Нет, я не делал этого, — проговорил он сдавленным шепотом. — Мадам Крутикова мне ни в чем не могла помешать. Не мешала она и ему… Нет, не мешала.
Прохоров подался вперед вместе со стулом:
— Кому?
И провизор назвал фамилию банковского бухгалтера-контролера.
Потом они разговаривали уже вполголоса, и всё становилось на свои места. От провизора Прохоров узнал и о неженатом племяннике бывшего казначея, о том, где он служит, о том, что казначей намекал как-то на ожидаемую свадьбу племянника, жаловался на старого должника. А должником этим был Полтузин.
— И много он должен? — спросил мимоходом Прохоров.
— Старик говорил, больше тысячи. Расписку имеет.
Провизор долго сидел потупясь, потом пересилил себя:
— Теперь отправляйте меня в тюрьму, товарищ начальник, я всё рассказал.
— Ступайте домой, — распорядился Прохоров, поднимаясь со стула. — Я от вас не требую ни подписки, ни письменных показаний. Ни слова о том, что было здесь!
Провизор ушел, а Прохоров долго еще ломал себе голову над нерешенным вопросом. Буфетчица с «Чистополя» дала показания, что мужчина, покупавший вино, был не первой молодости, одет со вкусом, лицо сухощавое, злое. Кажется, зуб золотой вверху. Может, это и есть племянник бывшего казначея?
«Полтузин… А он-то чего хотел от старикашки? — размышлял далее Прохоров, припоминая осеннюю встречу в буфете на пристани. — Пьет с племянником и в долг берет кругленькую сумму, а возвращать не торопится. Похоже на то, что старик с деньгами».
На второй день с утра Прохоров был в конторе лесничества. Там уже сидел прокурор. Инженер еще не вернулся, его ожидали дней через пять.
— Может быть, отозвать? — предложил прокурор при посторонних.
— Не вижу в этом особой необходимости, — не вдруг отозвался Прохоров. — Человек выполняет служебное поручение, зачем отрывать от дела. Да и о чем вы будете его спрашивать? Она ведь была морфинисткой, вы знаете это? Конец таким предрешен.