Под горой Метелихой(Роман)
Шрифт:
— Чего же весной молчал?
— Думал, как-нибудь вывернемся: свой брат-бедняк голодует. А этот — как знал: только приехал — журнал натурных фондов потребовал. Одна надежда теперь на самого Евстафия Гордеевича. Так я уж поеду завтра, беру вину на себя… С делами такими голова-то и впрямь дырявой станет, — сокрушался Артюха. — Далось мне это чертово просо — с марта месяца из башки не выскакивает. И тут невпопад черти дернули. И добро бы не знал! А ну глянем для верности, что у меня в реестре-то. Неужто и там просо?
Покопался Артюха в бумажках, подшивку перелистал, а в ней листочек, красным цветом пронумерованный, и черным по белому запись: «Бригадиру
— А кто подписал? Мудришь ты чего-то. Да сам-то смыслишь ли ты, сколько этими пятьюдесятью пудами засеять можно? На пять десятин! — Роман за бока схватился.
— Мое дело вести счет, — нахохлившись, отвечал Артюха. — Перемеривать и перевешивать — это меня не касается. Выдано, и конец, по документам у меня проведено. Помнится, сами вы об этом и говорили, когда Андронова постоялка в уком докладывала. У меня и это записано: «За Ермиловым хутором — проса…» На худой конец они ведь и райкомовские записи могут поднять. Нет уж, Роман Васильевич, тут надо до тонкости.
И опять остался для Романа весь этот разговор не заслуживающим внимания, — махнул рукой на Артюху: сам наврал с перепугу, сам пусть и расхлебывает. Ну где это видано, чтобы на посев пяти десятин пятьдесят пудов проса требовалось? Да и не было его столько в колхозе. Ячмень, правда, оставался. На то ведомость в деле подшита.
Съездил Артюха в город, вернулся совсем больным от расстройства и переживаний, — опоздал: «добавочный клин» второй бригады оказался уже занесенным в отчет земельного отдела и в довершение всего отправлен с другими документами в областной центр.
— Придется актировать на градобитие, — сокрушенно вздыхал счетовод, — сами Евстафий Гордеевич так и посоветовали. Потому — чистой воды очковтирательство. А ну поставки начислят, пусть и пять десятин, да это ведь не овес — просо! Приедут, допустим, проверить: в сводках-то, что оно значится за Пашаниным хутором — овес или просо? Евстафия-то Гордеевича тут не обманешь! Вот тебе и подлог, вот тебе и пожалуйста к районному прокурору. Мое-то ведь дело, сам знаешь, — бумага. Тут всё в ажуре. А тебя могут спросить: какой ты есть коммунист после этого? Вот билетом своим и поплатишься!
— Я? Партбилетом?! Да я тебя наизнанку выверну! — Роман только сейчас стал понимать, что с ним сделал Козел.
— Видит бог, всё принимал на себя! — истово клялся Артюха. — Всё как есть выложил. А только Евстафий-то Гордеевич — его такими штучками не проведешь. Знаем, говорит, кого выгораживаешь! Этот ваш учитель утвержденный план под корень срывает, а ты за него по глупости на себя наговариваешь. Это, говорит, троцкистская вылазка чистой воды. Вот оно куда повернуло!.. Роман Василич, христом-богом прошу: давай замнем меж собой это дело. И Николаю Ивановичу не говори; чего человека до время расстраивать. Авось всё и уляжется, утрясется; нам бы ведь первого дождичка только дождаться, — град, и шабаш! И в банк заходил, намекнул этому — старикашке-то. Разорался, ногами затопал! Говорю ему спокойненько так: на кого кричишь-то? Знаю, мол, кто и сколько возил. Всё знаю. Подействовало. Дал адресок записать домашний, — дело понятное! Все ведь люди, Роман Василич, и каждому пить-есть надо. А нам без ссуды — форменная труба. Пока этот хрыч не одумался, свезти бы ему подсвинка?.. А?
Спеленал Артюха Романа Васильевича, по рукам- по ногам опутал. До того дошло — голоса своего не стал подавать председатель, прежде чем со счетоводом не посоветуется. А тому что! Только чаще и чаще акты подсовывает. То бычок-трехлеток
Замечать стали соседи и то: курится по ночам беловатый дымок над трубой Улитиной избушки. В окнах огня не видно, а дымок идет. Не спится вдове, конечно, дело не молодое. Может, рубахи выпаривает?..
Андрон не ошибся в надеждах своих на сына Фроловны: дня три посидел парень дома, да и то не без дела — крылечко подремонтировал, дымоход наверху перебрал, а потом вечерком завернул во двор к бригадиру.
— Дело у меня к тебе, дядя Андрон.
— Выкладывай.
— Дал бы ты нам дней на десять плотника настоящего.
— Кому это вам?
— Нам — комсомольцам. В протоколе у нас записано: «Силами молодежи построить на скотном дворе водогрейку». Пока рожь не поспела, срубили бы.
— Дело.
Поскреб Андрон за ухом. Где плотника взять? Один вместе с Карпом Даниловичем телеги к уборке готовит, двое на бригадном гумне привод к молотилке конной налаживают, решета к веялке им же перетянуть велено, в овине сруб заменить. А что, если Петруху Пенина, Егоркиного отца? Лодырь старик, пьяница горький, а плотник-то неплохой.
— Ладно, давайте Петруху, — согласился Володька, — мы его подмолодим.
Не откладывая, уговорились, кому камень возить на фундамент, кому за бревнами съездить: добра мало осталось от избы Пашани. Всё рассчитали, разметили. Как с равным, с Володькой Андрон разговаривал, а про себя всё прихваливал парня: глаз у него хозяйский, этот маху не даст, побольше бы их — таких-то. В коровник зашли, и тут нашел, что предложить Володька: вычитал где-то, что в добрых колхозах на скотных дворах проходы глинобитные делают, стоки, а жижу потом — на поля: лучшего удобрения и не придумать. Всё это знал и Андрон, да руки пока не доходили. Конечно, кормушки бы надо из досок поставить, кадушку для каждой коровы. Думал об этом.
— Стало быть, нас, стариков, на буксир берет комсомолия? — полюбопытствовал Андрон в конце разговора.
— Да нет, вы еще в коренных походите, — шуткой ответил Владимир, — мы за пристяжную.
— Пристяжной-то, той, коли знаешь, скоком идти полагается. И шею — дугой.
— Правильно, а коренник — рысью размашистой, только грива полощется на ветру.
— Была, парень, грива, была, — помолчав, сумрачно отозвался Андрон, — а вот заново отрастет ли, не знаю. Тянешься вот, как двужильный… Слыхал небось, рожь еще на корню, яровые в дудку толком не выгнало, а поставки уже расписаны. Урожай-то добрые люди в закромах подсчитывают, а потом уж — куда и сколько.
— Уладится всё, дядя Андрон.
— Когда-то оно еще будет…
На другой день во дворе бывшего лавочника вместе с восходом солнца дружно ударили топоры. Парни здоровые, кипит у них дело в руках. И Петруха тут же, рубаха мокрая к лопаткам прилипла. К вечеру до верхних подушек в окнах подняли сруб, косяки вставили. И не как-нибудь — по всем правилам: на мох положили бревна, переводы новые вытесали. За неделю поставили дом, перегородили его на три части, в одной половине печь заложили на два котла, ведер по двадцать в каждом. За котлами пришлось председателю посылать подводу на станцию. В МТС труб раздобыли и прямо из водогрейки коленом провели в коровник — не таскать бы ведрами через двор. И от колодца такую же трубу проложили, и насос поставили. Тут уж Карп Данилович подсобил комсомольцам: желоба, краны приделал.